Московский комсомолец, № 2

Павел Фельгенгауэр. Статья. Призрак "Потемкина". Стр. 3

В последнее время коллективные побеги солдат из частей стали массовыми. Если раньше дезертировали обычно поодиночке, пытаясь добраться до родных мест или затеряться где-нибудь, то теперь уходят большими группами и направляются в комитеты солдатских матерей - писать жалобы.

В городском комитете солдатских матерей солдаты заявляют, что последний побег был "спровоцирован постоянными издевательствами, которым военнослужащие подвергались со стороны офицеров этой части". Командование утверждает, что солдаты пытались по случаю праздника "распивать в казарме спиртные напитки", что офицеры это безобразие "пресекли", ну а потом обиженные побежали жаловаться.

Впрочем, самое интересное в этой истории - не столько противоречия в показаниях сторон, а то, что значительную часть беглецов составляют старослужащие, то есть "деды", прослужившие 1,5 и более года. Известно, что особо трудно служить первый год, а "деды" - на привилегированном положении: чего им бежать, если до дембеля всего ничего?

Есть основания полагать, что именно старослужащие - неформальные лидеры солдатских коллективов - инициируют и возглавляют новую форму социального протеста. Похоже, начинает сдавать главная скрепа, еще как-то поддерживавшая хоть видимость дисциплины и порядка в частях, - система дедовщины.

Для тех, кто знает армейскую жизнь изнутри, не секрет, что дедовщину (систему жесткого подчинения новобранцев старослужащим) в первую очередь создавали еще в советское время и поддерживали офицеры-командиры. В советских и в нынешних российских вооруженных силах нет профессиональных старослужащих унтер-офицеров. Между офицерским корпусом и солдатами нет посредников, а у командира нет надежной постоянной опоры среди подчиненных.

В советское время, по мере того как исчезал институт сверхсрочников, которые еще долго встречались в частях после войны, а старшины (переименованные в прапорщиков) практически поголовно занялись исключительно хозяйственной деятельностью, поневоле пришлось прибегнуть к дедовщине. Сержант-призывник, получивший лычки после 5 месяцев сержантской школы, мог приобрести хоть какие-то знания и авторитет, только прослужив с год - став "дедом". Офицеры занимались своими делами, а наведение порядка в казарме повсеместно передали "дедам". За это командиры смотрели сквозь пальцы на то, какими методами наводится видимость порядка, а "дедам" полагались разные неформальные привилегии.

По сути "деды" играли (и играют) в наших военных коллективах роль несуществующих профессиональных унтер-офицеров. Именно поэтому дедовщину в нынешних условиях в принципе невозможно искоренить, сколько ни проводи всяких кампаний борьбы с "неуставными отношениями".

Но расхлябанный, уверенный в полной безнаказанности "дед" - плохая замена профессионального фельдфебеля или сержанта. Унтер-офицеров сегодня в западных армиях (как когда-то в царской России) специально отбирают, учат и воспитывают годами, прежде чем доверить солдатский коллектив. В "деды" же попадает кто угодно, отслужив 1,5 года. Неформальные лидеры завоевывают "авторитет" в казарме по большей части кулаками и насилием, нередко - наличием криминального прошлого.

Профессиональный западный сержант или фельдфебель часто тоже отнюдь не ангел, но если он попадется на недозволенном - конец карьере, в которую вложены годы усилий. Выгонят без пособия и пенсии, а то и посадят. Наш же "дед" - без пяти минут дембель, у него психология временщика и неограниченное поле для садистских развлечений.

Дедовщина и в советское время, помогая создавать видимость порядка, подтачивала истинную боеспособность и дисциплину. Теперь же, в условиях общего разложения военных коллективов, рушится основа системы - социальный контракт между старослужащими и офицерами.

... Вполне возможно, что сбежавшие "деды" действительно выпивали. А что, их командиры трезвыми ходят? На командных офицерских должностях в звене взвод-рота у нас повсеместно случайные люди, "деды" выполняют за них всю черную работу. Так что им еще - и выпить нельзя, и тянуться надо перед этими, прости Господи, офицерами?