Сейчас, когда вы читаете эти строки, в одной забытой Богом и правительством учебной части внутренних войск Северо-Кавказского военного округа прапорщик Папа Репа наверняка избивает какого-нибудь “духа”. Так было, когда я только готовила материал, и месяц назад, и год... Так будет и завтра.

Жизнь любит таких, как Папа Репа, тупых, наглых и здоровых. Он не боится никого. В Чечню ездит как на работу. В правоте своей всегда уверен. И его убогой фантазии никогда не хватит, чтобы представить на месте жалкого избитого солдата своего родного сына.

Папой Репой прапорщика прозвали в части: Папа, потому что, прежде чем отбить почки, он зовет всех сынками, Репа — потому что иначе его морду и не назовешь.

— Так, сынки, кто по машинам разбирается? — спросил он однажды на утреннем построении. Один парень обрадовался. Конечно, уж лучше ковыряться в машине, чем бежать 12 км по 60-градусной жаре в бронике, каске и с автоматом.

— Я.

— Коробку посмотришь, — приказал Папа Репа тихим охрипшим голосом.

— Есть, — мальчишка направился к новой прапорщиковой десятке, собрался уже открыть капот... и упал на асфальт, скорчившись от боли.

Это Папа поучил: дал пинка в пах. Потом он был добрым с этим мальчиком. Десять дней кормил его макаронами с тушенкой и покупал сигареты — пацан перебрал ему двигатель, починил коробку, сменил цилиндры... Папе Репе ни к чему тратить деньги на автосервис, на строительство своего особняка: у него есть бесплатная рабсила, которую можно эксплуатировать, унижать и учить.

Учить молодых любит не только Папа Репа... Каждый сержант и “дед” делает это с наслаждением. На то она и учебка. Одному парню не давали спать три ночи. По простоте душевной он дал сдачи сержанту. Тот придрался к нему самым стандартным способом: “Как ты стоишь в карауле...”, — но справиться с молодым не смог. После отбоя он привел с собой еще двоих. Они держали солдата, а сержант бил по голове табуреткой. Приходили бы и еще, но пацан не выдержал, подкараулил сержанта, зажал ему рот и сказал, что следующей ночью перегрызет ему сонную артерию. Так заканчиваются далеко не все армейские истории. Не каждый может справиться с хамством и зверством в одиночку. Заступаться друг за друга там не принято.

Бывают, конечно, исключения. Например, ходит легенда про парней из маленького города Липецкой области. Их было пятеро, и все они попали в одну часть. Когда одного из них начали обрабатывать, они закрыли друг друга со спины и объявили, что драться будут до смерти. Такие истории рассказывают как сказки, и случаются они очень редко.

Чечня совсем рядом. Это чувствуется уже в городе: на вокзале, на рынке, где все разговоры — о боевиках, где старушки предлагают квартиры родителям, приехавшим в часть, где ходят по улицам молодые солдаты и просят денег: “Женщина, дайте пятерочку, лейтенант приказал к вечеру 300 рублей принести...”

Солдат местные жители жалеют, всегда дают им денег, кормят, потому что знают, как им живется. В городе много людей одеваются в военную форму. К армии они не имеют никакого отношения, просто купили камуфляж у солдат, которые вынуждены продавать что угодно, лишь бы над ними не издевались. А сержанты не шутят — и знают: им ничего не грозит. Одному солдату сломали ногу — он мучился две недели, пока совсем не упал, потому что “деды” приказали: “Вякнешь — убьем”.

Парню из Воронежского поселка Дубовка сломали нос. Его мама собралась в прокуратуру, но до суда так и не дошла. Командир сначала не пускал ее в часть, а потом уговаривал за своего сержанта: “Пожалейте, он же из тюрьмы не выйдет человеком, у него психика нарушена — он гробы из Чечни возит”. “Он и так уже не человек”, — ответила она ротному и уехала домой. Испугалась, что до суда ее сына просто забьют.

Ему служить еще год, а постоянно жить возле части она не может. Денег нет, нужно работать. Она и в этот раз добиралась в Краснодарский край электричками. Ее сыну всего 21, но он совершенно больной. В горах он заразился фолулемой, инфекцией, от которой распухают ноги и невозможно ходить. В санчасть он приехал зимой в одних портянках. Но это для него был пустяк. В горах он проходил целый месяц в обледеневшей шапке: сержант каждый день бросал ее в воду.

В санчасти его начали лечить. “Посадили” почки лекарствами. В нормальную больницу его не отпускают.

Кстати, о гробах. Одна супружеская пара не могла забрать свой гроб с сыном, служившим в Чечне по контракту, три месяца. Время выпало не урожайное на гробы, а один везти никто не будет. Порядок такой — нужно ждать, пока десять гробов из Чечни не пришлют, чего зря машину гонять.

И люди ждали, ждали, когда убьют еще девять человек, чтобы похоронить, наконец, своего сына. А возят гробы блатные ребята, должность халявная, участие в боевых действиях не полагается, да и понимают все “травмированную психику”, ребра солдатам ломать разрешают, для разрядки.

Физическую боль, унижение, марш-броски и голод вынести очень тяжело. Некоторым это не удается, и они режут себе вены. Сами не знают, что только хуже делают. Один мальчишка вскрыл вены через три недели после призыва. Умереть ему не дали, откачали в санчасти. Зато потом, прямо в палате, завернули в матрас и забили до полусмерти.

Неужели ротный не знает, что под его присмотром в учебке совершаются уголовные преступления? Наверно, знает. Поэтому и делает круглые глаза, когда неожиданно приезжают родители, суетится, пытается быть вежливым:

— Ну что вы плачете? С ним же ничего не случилось, он живой.

Разговоры о “дедовщине” всем уже надоели — когда родители, приехав из части, начинают о ней рассказывать, их просто не слышат. Делают круглые глаза, вежливо охают и тут же забывают. Забывают до тех пор, пока и их сыновьям не исполнится 18 лет.

— Приходите на пикет, поддержите нас, пока гром не грянул, — так уговаривает родителей председатель воронежского комитета солдатских матерей Виталий Конашевский.

— Ой! Надо бы. Но у нас огороды, нам некогда...— так отвечают даже те, кому комитет уже помог.

Поэтому Конашевский ставит перед мэрией свою машину с мегафоном и выстраивает жалким рядком 20 старушек. У них уже погибли дети, и они выходят с их портретами. Стоят в стоптанных башмаках, в старой одежде, нищие и никому не нужные. Ждут, пока выйдет кто-нибудь из чиновников, пообещает им встречу с властью. А власти не до них. Она отмахивается от этих ненормальных оборванцев до тех пор, пока они не выйдут на площадь или не доставят прямо в кабинет пару цинковых гробов. Конашевский хочет лишить диплома хотя бы одного врача, признавшего больных парней годными к службе. У него не получается. Родители боятся судов. А вчерашние солдаты просто не хотят никому ничего доказывать, они пытаются забыть все, что с ними было.

— Зрение у тебя плохое? Папа Репа тебе быстро зрение исправит!

— Сердце болит? А ты ничего не делай. Сиди в тенечке.

Так отвечают врачи тем, кого скоро отправят в Чечню, воевать с наемниками.

Чечней молодых солдат не испугаешь. Не проходит и месяца службы, как они все дают свое согласие. Чечня для них — рай, в котором их будут кормить, в котором не будет Папы Репы, там на двоих одна палатка, свой участок, свой блок-пост... Они еще не знают, что те же сержанты будут гнать их пинками на пули. Они только краем уха слышали, что солдат из их полка сошел с ума от голода и страха: про него забыли, не сбрасывали продукты с вертолета, не присылали смену. Сначала он жарил змей (кстати, солдаты научились их очень хорошо готовить), а потом ему стало жутко в горах, где он не знал ни одной тропинки, ни одного ущелья. Этот парень долго смеялся, а потом открыл очередь. Его убили сразу, напарник случайно уцелел и рассказывал об этом в санчасти.

Перевестись из Краснодарского края в другое место невозможно. Аргумент у командования один: “Это действующий полк”. Комиссоваться по состоянию здоровья очень сложно. Настолько сложно, что даже тех, кто уже признан не годным, отправляют обратно в роту, хотя по закону они должны ждать приказа в санчасти. Предлог у медиков всегда готов: “За нарушение режима”. Но на самом деле они просто не верят, что кому-то удалось выбраться оттуда на законных основаниях.

Я рассказала об этом и начальнику военной кафедры Воронежского государственного университета, чем сильно его удивила. “Как же так! Ведь там Москва на прямом проводе”. Он был в шоке, когда узнал, что с молодыми солдатами не проводят адаптационную подготовку и с первого дня заставляют их отжиматься 200 раз.

Я рассказала об этом женщинам, у которых сыновья пойдут в армию на следующий год: денег на блатную часть у них нет, и они сказали, что готовы сесть в тюрьму, но детей своих на издевательство не отдадут.