Первыми от ужаса выбежали прочь “товарищи по службе” — Сашино тело оказалось не только в синяках и сплошь порезано бритвой, кожа и мышцы на его запястьях были вырезаны до костей и оголенных струн-сухожилий. Приглашенный врач местной больницы в присутствии участкового милиционера, оператора, фотографа-оперативника и офицеров райвоенкомата зафиксировал, что следы пыток — прижизненные.

Родители пошли на шантаж — в ответ на неизвестность и ложь. Они отказались хоронить тело сына, пока не увидят экспертизу. И теперь Саша лежит в Кудымкарском районном морге. Мама осталась дома. Папа поехал в Москву — в ДОН. За правдой. Естественно, первым делом — к следователю 51-й гарнизонной военной прокуратуры Александру Собатахину, который, собственно, и признал “самоубийство… без следов насильственной смерти”.

Понятное дело, следователь Собатахин сегодня никуда не спешит. Военный прокурор 51-й гарнизонной прокуратуры Александр Сорокин говорит, что “надо соблюдать сроки”. Также говорят и в Главной военной прокуратуре, которая взяла это дело об отказе хоронить на особый контроль — и этим занимается сам начальник управления по надзору генерал-майор юстиции Андрей Никулищин: “Вы должны понять, наши сроки — два месяца. Но, конечно, постараемся управиться в кратчайшие сроки. В ближайшие два дня встретимся с отцом”.

Естественно, это называется — брать родителей измором. Люди ли мы? Позволяющие безмолвно жить от одной таинственной солдатской смерти до другой, когда декабрь — это сериал “Магадан”, январь — кошмар “Подмосковье”, февраль?.. Сколько еще надо жертвоприношений, чтобы дозреть до запрета ТАКОЙ армии совместными общественными усилиями?

Объект режимный, пропуска у меня не было. Да и первые же встреченные мной солдаты советовали действовать официально: “Вы лучше на КПП идите. У нас строго. А то документы проверят, будут неприятности”…

Главный КПП Отдельной дивизии оперативного назначения имени Дзержинского, так называемые “Северные ворота”, напоминает парадный вход в центральный парк крупного областного центра. Проходная расположилась в застекленном, как витрина, строении, за длинным бетонным забором виднеются заснеженные кроны деревьев. Строгий пропускной режим, как и множество других, менее значимых правил, исправно саботируется: вдоль капитального дивизионного забора протоптана узенькая тропинка, которая через две сотни метров приводит к пролому, небрежно затянутому колючей проволокой. На снегу видны отпечатки “гражданских” ботинок: судя по всему, этим “окном” пользуются не только солдаты.

О случае с ефрейтором Собакаевым здесь знают все или почти все. По словам солдат, сослуживцы его недолюбливали: “Гонял молодых, издевался. Бил, наверное. Они его и “сдали”. А он дисбата испугался и повесился. Хотя, может быть, молодые его и “сделали”. Почувствовали свою силу после жалобы и придушили ночью. Хотя — вряд ли”. Про другие случаи проявления так называемых “неуставных отношений” солдаты отзываются сдержанно: “Бывает. Но беспредела нет: как везде, так и у нас. Сначала — тебя, потом — ты…”.

Получить информацию официальным путем оказалось гораздо сложнее, чем проникнуть на территорию части. Все-таки со мной согласился встретиться непосредственный командир погибшего ефрейтора Собакаева, временно исполняющий обязанности командира второго полка оперативного назначения подполковник Бондаренко.

Его комментарий был неофициальный, но вполне политкорректный. Выяснилось, что мнение солдат практически полностью совпадает с официальной позицией командования. Вот только обычную “дедовщину” здесь свели к “моральным издевательствам”, а версию мести со стороны “молодых” исключили полностью. “Вы поймите, для нас главное — закон, — сказал мне подполковник. — Собакаев допускал неуставщину, на него пожаловались. Мы хотели отдать под суд, вот он и полез в петлю. Испугался, наверное”.

Как именно погиб ефрейтор Собакаев, может выяснить только следствие. Переговорить с солдатами, которых он якобы обижал, без санкции командования мне не позволили.

Но уже и сейчас ясно: ефрейтор стал жертвой “дедовщины”. Помните? “Сначала — тебя, потом — ты”. Или наоборот. Самый же главный и самый страшный вывод, с которым я покидал эту элитную часть: “дедовщина” — явление здесь обычное. Едва ли не норма.

Так что самоубийство — сомнений нет. Следов волочения не обнаружено. Насилия к нему не применяли. Даже сапоги были начищены до блеска.