В настоящие акции протеста превратились похороны двух уральских парней — Андрея Полякова и Павла Топоркова, военнослужащих, сбежавших не так давно из Майкопской бригады. Следившие по телевизору за операцией поимки солдат, земляки решили открыто высказать свой протест против убийства парней. На похороны собрались несколько сот людей. Гроб Павла Топоркова всю дорогу — от дома до кладбища — несли на руках, осыпая цветами. Во время похорон Андрея Полякова военный салют заменили выстрелами из охотничьего ружья. Тут же были собраны несколько сот подписей в Генеральную прокуратуру с требованием проведения честного расследования военного инцидента. Наверное, впервые за последние десятилетия регулярного дезертирства из Российской армии родственники и знакомые солдат, застреленных во время операции по задержанию, решили открыто высказать свой протест. “Да, парни убежали с оружием, да, они убили двух сотрудников ГАИ и должны были ответить за совершенные преступления. Почему их расстреляли без суда и следствия. Мы что, живем по закону военного времени? Почему Радуеву, за которым горы трупов, дают право на жизнь и защиту, почему маньякам выносит приговор суд, а этих двух молодых еще парней расстреляли на месте, не дав права объяснить свой поступок?” — возмущается председатель комитета солдатских матерей Нижнего Тагила Надежда Кордюкова. Как раз перед беседой с нами встречалась Кордюкова с солдатом, который пришел посоветоваться, как перевестись на службу в уральскую часть. Рассказывал солдат о привычных уже симптомах дедовщины: бьют табуреткой по голове, по ногам прямо в строю, при офицерах. Выяснилось, что законных поводов для перевода у солдата нет. Значит, придется решать на месте, по обстоятельствам.

Перед отправкой тела Полякова из Майкопа родителям убитого солдата кто-то из офицеров части процедил по телефону. “Мы убийц и преступников не развозим по домам за счет армии. Приезжайте за сыном сами”. Правда, вскоре представители военной прокуратуры сгладили ситуацию, пояснив, что перед цинковым гробом все равны. По приказу номер 500 независимо от обстоятельств гибели солдата именно армия обеспечивает доставку тела и оплачивает похороны погибшего военнослужащего. Только самоубийцам и сбежавшим из части не полагаются военные почести в виде оружейного салюта. Армия им уже салютовала, пулей в голову.

Последствия этого салюта отцу солдата показывать не хотели. Прапорщик, доставивший груз 200, предупредил Поляковых: гроб не вскрывать, поскольку голова от выстрела в упор изуродована до неузнаваемости, затылок снесен, даже глаз нет. До ночи родители маялись у запаянного цинкового ящика, пока не решились взглянуть в последний раз на сына. Распаивать не рискнули. Сосед помог ножовкой выпилить в гробу окошко. Открывшееся озадачило не меньше, чем разноречивые рассказы о том, как проходила операция по захвату дезертиров.

“Таким странным образом - целясь в затылок, себя не убивают, - уверен отец Андрея Василий Поляков. — Обычно оружие подставляют к виску или заталкивают в рот. Не мог же наш сын обезуметь настолько, чтобы стреляться с выкрутасами. Нам кажется, что Андрея поставили на колени и добили выстрелом в затылок. Раненным он мог сказать лишнее, потому для гробового молчания необходим был контрольный выстрел”. По факту увиденного в гробу все присутствующие — родители и односельчане, - составили на обычном тетрадном листочке в клеточку самостийный протокол осмотра тела. Все как положено: с датой и подписями. В подтверждение сфотографировали обычной “мыльницей”.

Эти задокументированные сомнения в правдивости официальной версии майкопского ЧП до сих пор находятся в доме Поляковых и в нижнетагильском комитете солдатских матерей. Следователя военной прокуратуры Майкопа Андрея Серенко родительское открытие, как и родительские сомнения, не заинтересовали. Серенко приехал в Нижний Тагил для “сбора сведений об обвиняемых” - именно так он представил цель визита. Следователя встретили недружелюбно. Во-первых, потому, что Серенко, как профессионал, скептически относится к “домашним расследованиям”. Во-вторых, он действовал, как обычно в подобных случаях, расспрашивая о возможном сомнительном прошлом ребят.

На основании этих показаний и документов будет проведена посмертная психолого-психиатрическая экспертиза.

До недавних пор назначение подобной экспертизы было достаточно редким явлением. У живого-то человека тяжело выявить явные отклонения в психике, а давать такое заключение по мертвому достаточно проблематично. Но с расцветом армейского дезертирства эта экспертиза стала пользоваться большой популярностью. Она обязательная по печально закончившимся солдатским инцидентам — спасительный плот любого расследования по дезертирскому делу. Поскольку на психический сдвиг покойника можно списать многое, точнее все. Мертвые - не опровергнут, а остальным не доказать.

Сделать беглеца психом гораздо легче, чем установить истинные причины побега. Года три назад призывник из Асбеста бежал из дальневосточной части, расстреляв караул и застрелившись. В Асбесте все наперебой уверяли, что парень до армии был хороший: спокойный, спортивный, трудолюбивый. Но следствие пришло к выводу о затаившемся в солдате нервном заболевании, доведшем до непредсказуемого срыва.

Откровенное нежелание армии выяснять истинные причины все учащающихся чрезвычайных происшествий, фактов дезертирства и самоубийства — вот самое страшное преступление и самый страшный процесс, убивающий вооруженные силы изнутри. Армия, держащая на мушке своих солдат и плюющая на законы государства, становится опасной для страны, которую она призвана охранять.

Следователь Серенко уже заявил журналистам, что “версия побега сейчас одна. Но я вам ее не скажу. Это является следственной тайной. Такие версии, как неуставные взаимоотношения в части, неприятности дома, с любимой девушкой или угрозы со стороны гражданских лиц, нами уже отработаны, но они не подтвердились”.

Говорят, после похорон страсти утихают. Приходит время, которое лечит, заживляет раны и убивает вопросы. Со дня похорон Полякова и Топоркова прошло меньше недели. В их родных местах уже не кипят страсти и не пахнет бунтом. Односельчане устали обсуждать увиденное в гробу тело. Потому что знают: вопросы задавать некому.