Во вторник должно было кончиться “дело Буданова”. Накануне прозвучало последнее слово обвиняемых (полковника Буданова и подполковника Федорова). Суд удалился писать приговор. Каким он будет, все знали заранее. Экспертиза признала Буданова “невменяемым на момент убийства” — значит, его должны были приговорить к небольшому сроку за что-нибудь вроде самоуправства и тут же амнистировать, учитывая боевые заслуги и орден Мужества.

И вдруг — невероятное. Судья постановил: судебное следствие продолжить, назначить новую психолого-психиатрическую экспертизу.

Похоже, власть спохватилась в последний момент.

Все это сплошная ошибка. Не существует никакой “главной экспертизы”, они все равны. Если есть две взаимоисключающие экспертизы, то суд вправе назначить третью, но, конечно, не там, где делались первые две.

...Преступление произошло в марте 2000-го. Прошло два с лишним года. Сперва под давлением власти полковника Буданова отдали под суд. Потом под давлением власти ему состряпали невменяемость, чтобы спасти от тюрьмы. А потом поняли, что операция по спасению Буданова выглядит слишком безобразно.

28.03.2000. Буданов”.

В явке с повинной много интересного. Полковник признается в убийстве, но так, будто он убил в порядке самообороны: “мне пришлось применить силу”, “мне пришлось повалить и начать душить”.

Полковник хочет убедить всех, будто допрашивал девушку: “где находится мать”. И сам же пишет: “Она начала кричать, кусаться и вырываться”.

Чтобы девушка могла кусаться и вырываться, полковнику нужно было схватить ее и прижать к себе. Эта позиция никак не похожа на допрос.

А самое главное: на всех первых допросах, как и в явке с повинной, полковник настаивал, что захватил девушку, чтобы узнать, где находится ее мать-снайперша.

Только 26 сентября 2000 г., ровно через полгода после убийства, Буданов впервые заявляет, что захватил снайпершу.

Эту версию сразу подхватывает пресса.

Кто-то поверил, что Кунгаева была снайпершей. Кто-то сомневался. Но и так и этак выходило, что Буданов допрашивал и душил ту, которую искренне считал снайпершей. Нет, он это просто выдумал через полгода.

Да и не допрашивал он ее совсем.

Сержант Григорьев, который ездил с Будановым, заворачивал Кунгаеву в ковер, затаскивал в КУНГ и был поставлен сторожить снаружи, на допросе показал: “Из КУНГа были слышны женские крики, также был слышен голос Буданова, потом из КУНГа была слышна музыка... Спустя два часа Буданов вызвал всех троих (экипаж БМП. — А.М.) в КУНГ, где на кровати лежала голая женщина, которую мы привезли. Буданов приказал вывезти женщину и закопать ее, чтобы никто не узнал”.

Егоров, механик-водитель БМП, на которой ездили за девушкой, а потом отвозили труп, на допросе сказал: “Женщину занесли в КУНГ, Буданов велел всем выйти, никого не пускать... была слышна музыка”.

Буданова спросили, зачем он включил музыку. Он ответил: “Для настроения”.

Для какого настроения? Этого у Буданова никто не спросил. Спросим сами себя: музыка для настроения допроса или...

Прежде чем “допрашивать”, Буданов переоделся в домашнее. И на следствии, и в суде Буданов подтвердил: “Разделся я по причине того, что в помещении было очень жарко. После того как я разделся, на мне была следующая одежда: футболка с короткими рукавами, брюки х/б (треники), носки”.

После “допроса” Буданов выглядел иначе.

Мл. сержант ЕГОРОВ (на допросе): Буданов был в одних плавках, другой одежды на нем не было. На топчане лежала девушка, Буданов приказал ее увезти и закопать, а если кто узнает — он нас всех троих пристрелит. Все приказы я исполнял беспрекословно. Я знал, что он мог пристрелить меня и рука у него не дрогнула бы.

Это сокращенная цитата из обвинительного заключения. Они его еще приказали посыпать хлоркой, но сейчас речь не об этом.

Контрактник Кольцов В.А. ночью 26.03.2000 (ночь убийства) был поставлен охранять яму, куда по приказу пьяного Буданова посадили избитого Багреева. Кольцов рассказал на допросе: “Ночью за пределы лагеря на БМП выезжал Буданов. Примерно через 30 минут БМП возвратилась в часть, Буданов крикнул: “Выключай свет”. БМП к КУНГу подъехала с выключенными фарами... Когда я сменился с поста и зашел в свою палатку, увидел солдата Макаршанова И.А., который служил истопником у начштаба. Макаршанов сказал: “Командир опять привез бабу”.

Этот солдатский разговор, попавший в обвинительное заключение, делает все окончательно ясным. Если б солдат сказал, что командир “опять поймал снайпершу”, — можно было бы считать Буданова или героем, который по ночам ловит снайперш, или сумасшедшим, которому во всех чеченках чудятся снайперши. Но командир “опять привез бабу”, а потом включил музыку “для настроения”.

Узнав, что экспертиза признала Буданова невменяемым, его адвокат радостно заявил во все телекамеры:

— Теперь с Буданова будет снято клеймо убийцы и насильника.

Иногда трудно понять: притворяется человек дураком или на самом деле... Экспертиза не сняла клейма. Она это клеймо ухудшила. Буданов теперь — сумасшедший убийца и насильник.

А его адвокат опять выходит к телекамерам и заявляет:

— Буданов обладает огромным количеством характеризующих данных, которые дай бог иметь каждому из нас. Поэтому он не нуждается в изоляции от общества. Скорее общество нуждается в таких людях, как Буданов. В присутствии таких людей среди нас.

Адвокату хочется, чтобы таких людей было побольше. А может, их и так слишком много в наших городах и на наших улицах?

До того как изнасиловать и убить чеченку, он оскорблял и избивал русского лейтенанта Багреева Романа Витальевича. А до того, как избить и бросить в яму Багреева, Буданов зашел в одну из офицерских палаток, где обнаружил досадный беспорядок. Вот как сам он рассказывал об этом в суде.

БУДАНОВ: Зайдя в палатку офицеров управления старшего звена, кроме непочищенного оружия, окурков и пустых консервных банок, я ничего там не увидел. Приказал навести порядок. Зайдя через час, я увидел двух майоров, которые кувыркались со старшим лейтенантом по кровати — боролись, выясняя, кто должен производить уборку. Я сказал, что сейчас наведу порядок сам, открыл печку, достал гранату РДГ-5, выдернул чеку, положил в печку, закрыл дверцу и вышел из палатки вслед за офицерами, которые успели выйти раньше. В печке произошел взрыв. После этого взрыва вся зола высыпалась на кровати. Я дал им время для уборки. Вернувшись, я увидел порядок соответствующий уставу.

Эпизод был снят из обвинения только потому, что никто не погиб. Хотя по закону — это натуральное покушение на убийство нескольких человек особо опасным способом.

Но в опасности не только русские офицеры. Жена Буданова рассказала, что когда он был в отпуске, то рассердился на родного сына. А рассердившись, чуть не выбросил его с балкона.

Упоминаем об этих эпизодах, чтобы не было иллюзий, будто в опасности только снайперши и кавказцы.

Если бы полковник Буданов был героем, то с самого начала настаивал бы, что убил снайпершу, и убил сознательно.

Но первые полгода он настаивал, что захватил дочку.

И с самого начала по сей день он утверждает, что убил “случайно”, “не сознавая, что делает”. То есть от позиции героя он отказался сразу.

Если бы полковник Буданов был сумасшедшим, его следовало бы запереть и лечить. Но ему не хочется в психушку на долгие годы. Ему хочется на свободу. А условия выхода на свободу такие:

а) не пьяный, ибо опьянение усугубляет вину и отягчает наказание;

б) сумасшедший только на две минуты, пока душил, чтобы назначили амбулаторное лечение, а уж будет ли полковник ходить на уколы — этого никто не узнает.

Аффект, а позже невменяемость Буданов получил только на том условии, что перед ним была снайперша, убийца его друзей. Праведная ярость застлала глаза и... и дальше ничего не помню.

Но перед ним была баба. И он переоделся, снял все военное, надел треники, музыку включил, напитком угостил...

А она все упиралась и не давала. Что она не снайперша — он знал. Но не знал, что она целка, и в ярость пришел не как защитник Родины, а как кобель... Потом велел закопать и уснул.

Потом он врал с первой минуты, как его разбудили. Звонил генерал: “Говорят, солдаты вашего полка похитили девушку”. Буданов ответил: “Ничего не знаю, в полку все в порядке”.

А почему про снайпершу он соврал только через полгода? А потому что он знал, что это не так. Знал настолько хорошо, что эта ложь казалась ему самому слишком неправдоподобной. Вот он и плел про какую-то сорокалетнюю снайпершу, о местонахождении которой он якобы допрашивал ее дочку.

А потом то ли адвокаты, то ли эксперты сказали: “Аффект тебе поставят, только если перед тобой была снайперша, убийца твоих друзей”. И он изменил показания.

Но музыка в протоколах осталась. А ведь если перед тобой убийца твоих однополчан, то какое же музыкальное настроение ты хотел себе и ей создать?

Первая экспертиза признала у Буданова состояние аффекта. Это было странное решение. Ибо если аффект был вызван гневом и болью за погибших друзей, то извините, уважаемые читатели, но в таком состоянии эрекции не бывает. И пришлось придумывать, что насиловали солдаты. Но солдаты не согласились взвалить на себя такое. И тогда придумали “рукоятку саперной лопатки”, но трудно поверить, что саперные лопатки могут оставлять следы спермы.

И чем дальше шло следствие, чем дольше шел суд — тем позорней и позорней становилась вся эта история. Чтобы оправдать одну ложь, приходилось выдумывать другую...

А все потому, что наша власть не умеет решать такие проблемы публично. Нет опыта. Но случилось так, что начальник Генштаба Квашнин доложил об этом президенту, тот резко отреагировал (он только что выиграл выборы), и Квашнину пришлось выступить перед журналистами: “Случай из ряда вон... Такие подонки... Их надо с корнем гнать из коллектива армии...” Это был март 2000-го.

А в марте 2001-го генерал Трошев говорил другое: “Честно и добросовестно выполнял долг... Что убил — признает с сожалением”.

А потом в суд приехал генерал-губернатор Шаманов, чтобы пожать руку герою. Шаманов считает Буданова “примером для других офицеров” и добавляет: “По одному фрагменту из биографии нельзя навешивать на человека ярлыки”. Это характерное высказывание. События, которые представляются нам тяжкими преступлениями, для боевых генералов — фрагменты биографии.

Потом возле суда появились пикеты с плакатами “Свободу русскому полковнику!”. И пришлось задавать риторические вопросы:

— Если бы Буданов изнасиловал и убил русскую девушку — вышли бы пикеты с такими плакатами?

— Если бы эту чеченку изнасиловал и убил полковник Гаспарян или полковник Рабинович (а такие фамилии в русской армии не редкость) — вышли бы пикеты с плакатами?

— Если какой-нибудь русский полковник среди бела дня спьяну пристрелил бы любимую собаку генерал-губернатора и попал бы за это под суд — вышли бы пикеты с плакатами?

И выходит, что губернаторскую собаку — нельзя, а чеченскую девушку — можно. Что русскую — нельзя, а чеченскую — можно. Что инородцам — нельзя, а русским — можно.

Людям подсовывают ложный выбор: кто такой полковник Буданов — герой или жертва?

Настоящий выбор совсем иной: сумасшедший или симулянт? Но и в том и в другом случае — насильник и убийца.

И несправедливость только в одном: преступлений — тысячи, а судят — одного.

КОММЕНТАРИЙ ПСИХОЛОГА

Вторая экспертиза признала Буданова невменяемым. Это вызвало бурю возмущений, все сразу вспомнили о карательной психиатрии... Выступали журналисты, правозащитники, но профессионалы почему-то молчали. Может быть, их не спрашивали.

— Виктор Викторович, полковник Буданов назван невменяемым потому, что у него якобы посттравматический стрессовый синдром, а у чеченца может быть такой синдром?

— Естественно.

— Радуев и Буданов — оба контуженые, оба находились в длительной психотравмирующей ситуации. Почему один, у которого в голове металлическая стружка, признан экспертами Центра им. Сербского вменяемым, другой — невменяемым? Не попал ли “Сербский” в ловушку с этими двумя случаями?

— Конечно, обидно, что при таком одинаковом состоянии головного мозга наш героический полковник оказался сумасшедшим, а вражеский беспредельный генерал — нормальным. Многие люди хотят верить, будто наши военные могут творить такое, только сойдя с ума. Это нормальная инстинктивная защитная реакция общества. Больше беспокоит солидарность, демонстрируемая по отношению к полковнику известными чиновниками, политиками. Солидарность с душевнобольным предполагает одинаковый диагноз и, как следствие, сходное поведение.

— Шаманов? Лидеры ЛДПР?

— Все, кто жмет ему руки, все, кто стоит с плакатами. Он что, уже не убийца? Конечно, раз это совершил душевнобольной, то это уже не преступление. Но от игры слов суть не меняется. Девочка изнасилована и убита жестоким способом. В заключении Центра им. Сербского есть один очевидный дефект. Буданову назначено амбулаторное принудительное лечение по месту жительства. Он не будет лежать в сумасшедшем доме. Он должен всего лишь периодически являться к врачу. Но когда есть тяжелое органическое поражение головного мозга и на его фоне возникает расстройство психической деятельности, когда в этом состоянии совершено убийство, тогда обязательно именно стационарное принудительное лечение. Здесь Центр им. Сербского явно пошел против своих установок, которые сам же разрабатывает и внедряет в практику.

— А как лечат людей с таким диагнозом?

— Психотропными препаратами, блокирующими агрессивность.

— Например?

— Называть препараты в печати совершенно неуместно. Судя по его жизнеописанию, он вообще агрессивен. Независимо от того, вменяем он или нет, он опасен. А раз он опасен, его нужно держать в спецбольнице до тех пор, пока комиссия врачей не скажет: все, он компенсировался, превратился в растение, не представляет опасности.

— Буданов — человек определенного типа, предположим, его освобождают из-под стражи по амнистии или признав невменяемым, а значит, ни за что не отвечающим. Он не начнет, вмазав стакан, выходить на улицу и искать приключений?

— Все предыдущие агрессивные поступки он тоже совершал в состоянии алкогольного опьянения. Значит, с его нарушениями психики он представляет постоянную повышенную опасность.

— Для кого?

— Для всех, кто подвернется под руку.

— Начнет душить?

— Или стрелять.

— Пример Буданова говорит военным: если у тебя была контузия да еще есть орден Мужества, ты ни за что не отвечаешь, потому что, если дойдет дело до тюрьмы за убийство, тебя сочтут невменяемым...

— Почти каждый профессиональный военный, участвовавший в боевых действиях несколько лет, бывает контуженым, раненым, с повторными черепно-мозговыми травмами, и, безусловно, все эти люди находятся в длительной психотравмирующей ситуации. Получается, по этому прецеденту они все освобождены от уголовной ответственности.

— Они рождаются с посттравматическим стрессовым синдромом.

— Был у нас такой начальник ФСБ Барсуков, который сказал, что все чеченцы — преступники. А теперь выясняется, что они все сумасшедшие. И тогда их нужно всех... амбулаторно или стационарно?

— Стационарно всем мест не хватит. Получается, что нужно все это пространство обнести забором и вводить туда не войска, а аминазин и, может быть, какие-то летучие отряды Центра им. Сербского.

— За те полгода, пока суд был остановлен и шла экспертиза, его могли научить, что говорить, чтобы получить невменяемость?

— Могли.

— Это сложно?

— Нет. В камерах СИЗО есть шпаргалки и учебники.

— А не нужно изображать конвульсий, припадков?

— Нет.

— А что нужно про себя сказать, чтобы тебе дали диагноз: “невменяемый”?

— Вы хотите обучить всех читателей “МК”?..

— А он мог выздороветь в тюрьме?

— За это время? Он же не получал никакого лечения.

— А в тюрьме выздоравливают?

— Без лечения, при таком диагнозе — нет.

— А как вам кажется, он сильно врет, когда рассказывает?

— Он постоянно врет.

— На чем основана такая уверенность?

— На изменении его показаний и на сопоставлении с событиями.

— То есть по первым его показаниям нельзя сделать вывод о его невменяемости?

— Конечно. А мы всегда считаем, что именно первые показания наиболее правдивые.

— Кто “мы”?

— Мы, судебные эксперты. Считаем, что в первых показаниях заключена основная информация. Потом начинаются встречи с адвокатами — и начинается обучение, как правильно отвечать. После бесед с адвокатами появляется и забывчивость, и преуменьшение алкоголизации, и в штаны обмочился... А первые показания, по горячим следам, когда обвиняемый еще не обучен, — они наиболее правдивы. Всегда.

— Скольких людей вы экспертировали?

— У меня стаж экспертной работы 32 года. Примерно 15 тысяч экспертиз.

— 15 тысяч обследованных! И вы говорите, что если человек меняет показания...

— ...он их меняет на защитные. Это типичная динамика.

— Но бывает, что сначала человек врет, а потом говорит: ладно, признаюсь.

— Вам приходилось в советское время сталкиваться с экспертизой диссидентов? Случалось ли, что они прикидывались сумасшедшими, дабы избежать ответственности?

— Я думаю, тут не страх сойти с ума, а страх, что твои идейные действия будут выданы за поступки идиота. Герой, даже если он сумасшедший, настаивает на том, что он здоров.

— Невменяемый командир танкового полка. Вам не кажется, что это дискредитация русской армии, подписанная в Центре им. Сербского?