Хрячков Анатолий Иванович. В Чечне — с февраля 2001 г. Это его первая командировка в зону контртеррористической операции. Ее срок — два года. Предыдущее место службы — военный комиссар Сахалинской области. На Сахалине отслужил 12 лет. Попал туда после вывода войск из Афганистана. Родился и вырос в Воронеже. Имеет три высших образования.

— Почему для чеченских юношей сделано исключение при призыве-2001?

— Пока еще идет обсуждение, и решение должен принять Генштаб, но моя точка зрения состоит в том, что никто к призыву в Чечне не готов. И прежде всего мы — те, кто будет призывать. Нет самого элементарного — настоящих призывных комиссий, врачей, которые бы произвели осмотр и исследования. Ведь повсеместно в Чечне туберкулез...

— Можно ли вас понять так, что вам не нравится чеченский менталитет?

— Почему? Я просто все очень хорошо понимаю и анализирую. Приехал в Чечню с дискетой, где все — об исламе и мусульманских традициях. А лично у меня в республиканском военкомате отлично служат множество чеченцев-офицеров. Расскажу об одном. Исрапил — в прошлом десантник. Сейчас — у меня. Недавно у него отобрали автомат солдаты, ехавшие мимо на бронетранспортере. Да так отобрали, что он ничего сделать не смог. А дальше было следующее: Исрапил бежал 5 (!) километров за тем БТРом — физически он очень крепкий человек. В него стреляли в упор, с БТРа, а он продолжал бежать навстречу пулям. Почему? Зачем?.. Потому что для Исрапила честь превыше всего — чтобы никто не смог сказать, что он отдал бандитам свое оружие... Вот так. Я полностью доверяю людям, подобным Исрапилу. Кстати, у меня прекрасный офицер-чеченец — ответственный, например, за оружейную комнату и расход патронов. Я горжусь им.

— О вас говорят, что вы ввели в военкомате сухой закон. Для частей, дислоцированных в Чечне, это не просто редкость, а из ряда вон выходящее событие. Как вас еще не съели?.. Иногда кажется: тут пьют все где-то с полудня, а потом, пьяные, стреляют, куда вынесет...

— Я сам не пью. Категорический противник спиртного. На службе этому быть места не может. Тем более в наших условиях.

— Как вы смогли переломить общее направление движения?

— Все зависит от поведения офицеров. Сказал: здесь этого не будет. Кто не согласен — уходите.

— Многие ушли?

— Да. И теперь у меня никто не пьет. Также у меня введена жесткая форма отчетности за использованные патроны.

— Не поверю. Ни за что.

— Пожалуйста, смотрите, как это просто делается.

И действительно, повел, показал, доказал... Не придерешься. Надо признаться, это был первый офицер за 19 месяцев второй чеченской войны, который считал непреложным правилом полностью подконтрольный расход боеприпасов. И первый также, кто сумел тут это наладить.

— А как же быть с мифами о постоянных обстрелах со стороны боевиков? Об отражении атак с вечера до утра?

— Для этого при солдатах и находится офицер, чтобы контролировать расход оружия. Но если офицер пьян...

Мое наблюдение следующее: получилось так, что в Чечне многие офицеры — не лучшие. А теперь еще тут такая обозленность...

Когда республиканский военком приехал в феврале к новому месту своей службы — военному коммиссариату ЧР, эта организация представляла собой руины. И моральные, и физические.

— Сколько в Чечне призывников?

— Примерно 30 тысяч. И эта цифра еще и занижена мною специально — для предварительных расчетов. С первых дней в Чечне я задаю всем вопрос — матерям, отцам, в райадминистрациях, просто на улицах: “Каким вы видите призыв в Чечне?” Моя точка зрения: если призыв не поддержат родители, мы все равно ничего не сделаем.

Впрочем, есть и другая проблема: ведь и мы должны многое продемонстрировать молодым чеченцам. Если мы их не возьмем и не поможем им — их заберут другие, те... Так что это путь навстречу. Думаю, за первые полгода в армии надо хорошенько приглядеться к новобранцам, отобрать лучших, способных, послать в училища МВД, ВВ, МЮ. Здесь, в Чечне, должны работать свои собственные кадры в первую очередь.

Не могу не сказать честно и о следующем: я еще не встретил ни одного командира части, который бы хотел взять солдат-чеченцев на службу... И надо что-то с этим делать, приказами тут не возьмешь...

— Понятно, что чеченских ребят вряд ли ждут в армии идеальные условия... Ваше отношение к дедовщине?

— Я службу начинал солдатом. Поэтому прошел махровую дедовщину и потом ее выжигал.

— Из себя?

— Из других.

— А говорят, кто испытал дедовщину, тот сам навсегда “дед”...

— Тот, кто не шакалил, а боролся за свои права, как правило, потом не хочет, чтобы другие испытали на себе подобное. При этом, уверен, все равно в армии старшие должны учить младших. Так повелось со времен Петра Первого, и в этом был смысл. Все дело в методах.

— Ваше отношение к профессиональной армии?

— Поверьте, офицеры ждут ее, как Бога. Нам нужны обученные солдаты, а не постоянные новенькие желторотики. Но и к сроку отрапортовать о создании профессиональной армии невозможно — дело тонкое. Это мне ясно.

— Что вас больше всего поразило в Чечне, когда вы сюда приехали? Разруха?

— Нет, разруху я видел. Меня поразили тотальное расхождение слова с делом у гражданских властей и поголовная нелегальная добыча нефти.

— Вы надеялись, война свернула этот бизнес?

— Да, я был уверен. А получается, что наоборот — нефтебизнес еще больше расцвел. Скважины везде и всюду. Продают бензин почти все! Нефтевозы идут туда-сюда... А госдобыча нефти при этом практически нулевая... Загадка? В этой связи мне нравится цель, которую поставил председатель правительства Станислав Ильясов: бесполезно сейчас бороться с этим бизнесом — его надо вытеснять. Например, быстро восстанавливать бензоколонки и продавать там по фиксированным ценам высокооктановое топливо госкомпаний. Рынок все и решит.

— А вас не удивило в Чечне, почему до сих пор не пойманы главари боевиков?

— Мое мнение: они все-таки в соседних республиках. Вроде и тут, но и рядом. Реальность следующая: чеченцы, которые продолжают жить в республике, прекрасно все зная, да еще и боевики им самим сильно надоели, но они все равно хотят, чтобы уничтожение главарей произошло чужими руками — армии, МВД. Это меня удивляет, но выход все равно есть: нужно в районах создавать сильную власть, чтобы, наконец, было понятно, где закон. Меня поражает, как грызутся сейчас между собой главы районных администраций — вместо работы! Вся Чечня построена на том, что чиновники ждут деньги, не работают до их прихода и ссорятся между собой...

— Самая мучительная сегодняшняя чеченская проблема — тяжелейшие взаимоотношения военных с гражданским населением. Что делать с этим? Как понять друг друга?

— Только разговаривать, смотреть друг другу в глаза, объясняться, понимая, что мы разные. И больше ничего. Лично я это делаю с первого дня командировки в Чечню. Военком — буфер между военнослужащими и населением.

Анатолий Хрячков, без сомнения, офицер новой формации в Чечне. Мыслящий, знающий, заинтересованный в деле и, главное, положительно настроенный, непредубежденный. У него — три высших образования. Последнее — юридический факультет Дальневосточного госуниверситета, полковник теперь — специалист по праву собственности. Более того, сейчас, среди грозненских руин и вечной стрельбы всех по всем, он пишет кандидатскую диссертацию по проблемам собственности. И поэтому временами начинает рассуждать совсем не как полковник, а скорее как менеджер.

— Знаете, мне в этом здании спокойно существовать, — он обводит рукой пока не слишком обустроенные стены республиканского военкомата. — Это — собственность Министерства обороны. С довоенных времен. У нас все документы на руках. Никто отнимать здание не станет. Вы даже не представляете, как это важно. Некоторые комендатуры заняли с налету помещения, а теперь выясняется — они ведь кому-то принадлежат... Например, Сбербанку, и надо переезжать и обустраиваться на новом месте, что очень непросто в наших условиях. Ситуация бывает еще сложнее — настоящий собственник сейчас выжидает, когда наступит более-менее спокойная жизнь и можно будет забрать то, что твое. Уверен: как только начнется выяснение вопросов собственности в Чечне, “все начнется заново”.

— Что — все?