— “Дедовщина” в армии началась с меня...

Нормальных парней вышвыривали вон — зато уркам дали “зеленый свет”. “Бывшие заключенные — те же советские люди, искупившие свою вину и восстановленные в правах”, — вот “гуманная” философия тех лет.

Мы остались один на один с ними в бескрайних казахских степях. Как раз в тот год кадровую армию сократили на миллион штыков. Боевые офицеры, которые всю Отечественную прошагали, шли подметать дворы. Нашу роту охраняли два сержанта-хохла. Да молоденький старлей, недавно из училища. И еще усталый майор-тыловик.

...Помню жуткие драки — до крови, до отупения, — возникавшие с блатными на пустом месте. Те цепляли слабых, изгоев. Лупили железными цепями от тракторов, пока не упадешь на колени и не попросишь пощады. “Армия — та же зона. А значит, закон здесь такой же”, — выплевывали слова отморозки в гимнастерках.

Меня и еще пару “правильных московских пацанов” из Марьиной Рощи уголовники не трогали — дрейфили. Наверное, мы невольно подражали им и могли за себя постоять.

Как-то урки напали на молоденьких учительниц, приехавших по чьей-то дури вспахивать целину. Залезли ночью к ним в общагу. Я помню, как несся товарищ старший лейтенант к визжавшим от страха девчатам в одних подштанниках...

Подонков надо было ломать силой. Так поступают вертухаи на зоне. Но наши офицерики лишь пугливо наблюдали за происходящим со стороны. Словно нехотя стыдили они бритоголовых отморозков, а те в ответ хохотали. Бандиты относились к командирам как к “шестеркам”, которых можно погнать за брагой в соседний поселок.

Потом нас поселили в тюрьме, в казахском городке Джаксы. Вместе с настоящими рецидивистами. Здешние арестанты свободно переходили из камеры в камеру. Приторговывали оловянными “пугалками” — имитацией пистолетов. Такие “игрушки” высоко ценились в Джаксы — крае озлобленных чеченцев, сосланных еще при Сталине и с нетерпением ждущих возвращения домой.

“Чечен — зверь. Не жди, пока он тебя замочит. Бей первым”, — благородно инструктировали местные зэки.

Зэки-срочники исчезли из Джаксы первыми. Приятелей моих тоже разбросали до срока по разным частям.

Вероятно, до Москвы дошли слухи о творящихся здесь художествах. Роту “степно-морской авиации” спешно расформировали. Делали это намеренно, чтобы разорвать порочный круг. Я дослуживал уже на Каспии, сигнальщиком.

“Ты — коренной москвич, а как дикий зверь...” — качал головой мой новый командир, каперанг.

До самого увольнения мне не приходилось драить палубу и отпахивать в нарядах. На черную работу всегда находился кто-то другой — более слабый и глупый. Я всех ненавидел и презирал.

В начале 60-х “зэковский десант” в Вооруженные силы был запрещен. Но поздно. “Дедовщина” и круговая порука процветали уже повсеместно. Сегодня Российская армия подошла к своему пределу. “Служить идут дебилы и уголовники”, — справедливо бытует в народе.

“Армия — это насилие над личностью. Без этого не выживешь. Запомните, парни. Но никогда не творите на “гражданке” того, что здесь делали с вами...” — говорил в конце 50-х мой бакинский командир, правильный мужик. Ему я верил: он воевал.

Но те, кто установил в нашей армии эти волчьи порядки, забыли о самом главном. Блатные в погонах хотя бы придерживались своего кодекса чести. У нынешних же и этого нет.