Московский комсомолец, № 273

Ольга Божьева. Статья. Огрызки войны. Стр. 5

Когда военкомат набирает в армию контрактников, им рассказывают о многом, но о многом и не рассказывают. О том, например, чего ждать, если ранят, где получать страховку, как придется возвращаться домой после службы... Люди, которые заключают с государством контракт, цена которого иногда - собственная жизнь, имеют право знать больше, чем им рассказывают официально.

Груз-300

- Ну что, отслужил, сынок?

Сын лежал в постели, накрытый по пояс белой простыней.

- Да, мама, теперь отслужил...

И вдруг Татьяна поняла, что под простынкой нет ног... От ужаса она вскочила: "Слава Богу - сон!" Но сразу почувствовала: с Геной случилась беда.

Утром сын позвонил. Голос у него был странный - чужой, слова путались и заплетались: неужели пьян, на него не похоже... Гена не был пьян - он был ранен и звонил из госпиталя, но матери об этом не сказал. В Чечне лейтенант Гена Токарев успел прослужить всего пару месяцев.

В армию он пошел по собственному желанию, окончив лесотехнический институт. Сразу в военное училище его бы не приняли: зрение слабое, а после вуза лейтенантом-двухгодичником - пожалуйста. Год он отслужил в Таманской дивизии. Мать все тревожилась: "Смотри в Чечню не загреми!" Поэтому, когда "загремел", матери не сказал. Знал только отчим.

Через неделю после того странного телефонного звонка он сказал Татьяне: "Сядь, надо поговорить: Гена - в госпитале. Подорвался на мине, ему ногу оторвало..."

Это случилось 5 октября, когда в Чечне проходили выборы президента республики. Лейтенант Токарев вместе с бойцами обеспечивал безопасность в Ведено. Позицию им определили в одном из заброшенных домов. Гена расставил солдат внизу, а сам поднялся на второй этаж - проверить, нет ли снайперов. Когда спускался, показалось, что в одной из комнат мелькнула тень, - он решил вернуться: взвел автомат и шагнул в комнату. Больше он ничего не помнил...

Очнулся уже на этапе эвакуации - так врачи называют маршрут, по которому из одного прифронтового госпиталя в другой отправляют раненых на "большую землю". Обычно это: Ханкала-Владикавказ-Ростов-Москва. Те, кто переправляет раненых (водители, летчики), называют их "груз-300". Так повелось еще с Афганистана: "груз-200" - гробы, "груз-300" - раненые. Врачи же не любят такое обозначение. Для них - это просто люди, которым надо спасти жизнь. Спасли жизнь и Гене: ампутировали ногу и влили 1,5 литра крови.

Мать впервые увидела Гену в подмосковном госпитале им. Вишневского. "Вылечат, выходят, - думала, - госпиталь ведь один из лучших". Татьяна сама - операционная медсестра, всю жизнь спасала и выхаживала больных. Поэтому когда лечащий врач стал рассказывать ей, как плохо заживает нога, она оборвала: "Оставим ногу - как голова?" "А что голова?.." - услышала в ответ. И тут она поняла, что историю болезни лейтенанта Токарева, которую писали врачи в Ханкале, Владикавказе, Ростове, здесь никто даже не читал (она так и осталась лежать в его сумке с вещами). В ней было четко сказано: "черепно-мозговая травма". Но и без истории это было понятно - все признаки налицо: головокружение (он не мог стоять вертикально), тошнота... Но, судя по всему, здесь это никого не интересовало. А значит, не было назначено ни обследования, ни лечения.

Татьяна начала беспокоить начальство, и ей тут же сообщили: сына переводят в Одинцово, в другой госпиталь, реабилитационный (что-то вроде санатория).

"Санаторий"

"Нам есть что защищать!" - гласит плакат на въезде в заброшенный военный городок ПВО в подмосковном Одинцове. Но окружающий пейзаж заставляет сильно в этом усомниться: разрушенные дома, разбитые стекла, черные бойницы... Среди них - двухэтажное здание филиала госпиталя Вишневского. Но он совсем не похож на санаторий.

Пока я поднималась по лестнице к раненым, не было никого, кто бы спросил: "Куда вы, к кому?.." Всюду сновали лишь южане-строители. Рабочие в респираторах зачищали стены. Пыль стояла такая, словно опустился густой туман. По коридорам "в тумане" передвигались мальчишки на костылях...

Раненые солдаты рассказали, что в здании уже год длится капитальный (!) ремонт. Когда сюда привезли лейтенанта Гену Токарева, его выгрузили из машины, дали костыли и сказали: иди. Он стал медленно подниматься: на костылях еще передвигаться не умел. А тут, как назло, на ступенях оказалась разлитая краска. Он поскользнулся, ударился головой, упал на ампутированную ногу, сломав гипсовую лангетку, которая ее поддерживала... Гену подняли солдаты и отвели в палату. Кто-то из медперсонала принес ему гипсовый бинт, сказав: "На, сделай себе новую лангетку". На этом все лечение закончилось. За 10 дней к нему даже ни разу не пришел врач.

К постоянным перебоям с водой в этом "санатории" все давно привыкли. Иногда ее нет целыми днями. А когда дают на час-два, то ребята на костылях, кто быстрее, стараются добежать до кранов, чтобы успеть помыться. И туалетами без воды не попользуешься. Летом хорошо - кусты кругом, а зимой приходится подолгу терпеть.

Лечебной аппаратуры тоже нет. "Рядом с моим сыном, - рассказала Татьяна Токарева, - лежал Юра Пашевич - вертолетчик. Его сбили в Чечне. У него очень сильные ожоги и травма ноги. Но я обратила внимание, что и правая рука его все время согнута. Спрашиваю: "Тебе что-то делают с ней? Ведь это может остаться навсегда". А он: "Сказали: разрабатывай". Пришлось ему объяснять, что нужен массаж и процедуры с парафином. После этого массажа он добился, а вместо процедур врач предложил: "Знаешь, у нас был когда-то кабинет для парафина, но там нет вытяжки, в этой комнате теперь один хлам. Так что на тебе синюю лампу и грей сам, если хочешь". И он греет, старается..."

Татьяна Токарева оказалась женщиной решительной и добилась все-таки, чтобы сына вернули в центральный госпиталь, где обещали провести необходимые обследования. "Но не все ведь могут поступить так, как я, - говорит Татьяна. - Многие матери из Челябинска или Мурманска думают, что раз их сыновья в Москве, где все самое лучшее, их обязательно вылечат. Но все лучшее - не для наших мальчиков. И они это воспринимают как должное".

Палата №6

В "санатории", в соседней палате с офицерами, лежат солдаты-контрактники. Миша - сапер, подорвался на мине, у Николая - огнестрельное ранение ноги. За месяц врач его еще ни разу не посмотрел. Саша - фельдшер, он самый серьезный в палате. Служил в танковой роте 42-й дивизии. Под Дуба-Юртом их отряд из 20 человек попал в засаду. Шестерых убили, семерых ранили. У него - огнестрельное ранение руки и подрыв на фугасе. Случилось это 17 апреля 2002 года. С тех пор - по госпиталям.

Пять месяцев пролежал в реанимации - думали, не выживет. "Но у врачей получилось, - говорит Саша, - в "Вишневского" меня вытащил с того света хирург Дмитрий Борисович Кочетов, а микрохирурги спасли руку". Саше уже ничего не страшно, даже одинцовский "санаторий". "Это нормально, - смеется. - Вы еще владикавказский госпиталь не видели!.."

В Одинцово, как выяснилось, попадают те, у кого лечение "не заладилось" или оно обещает быть слишком длительным. Чтобы такие больные не занимали драгоценные койки, их сюда отправляют "на поправку". "В "Вишневского", где мы сначала лежали, - говорят ребята, - есть "газпромовские" палаты-люкс. Они забронированы, оплачены, но обычно пустуют. Мало ли вдруг: приедет тетенька или дяденька из "Газпрома", а место занято каким-нибудь солдатом из Чечни. Это же скандал!"

Но они не ропщут. Говорят, военные госпитали не от хорошей жизни вынуждены зарабатывать: "Не будет денег - на что нас лечить? Государство не очень-то об этом беспокоится. Все равно здесь условия лучше, чем в Чечне".

Во время нашего разговора в палату вошла медсестра и предложила Саше таблетки кальция: "Нужно, чтоб кости срастались". Он ухмыльнулся: "Я сам фельдшер и знаю, что нужен растительный кальций, который в овощах и фруктах, а не этот мел". "Тогда купи его", - отшутилась сестра и вышла.

- А на что он купит?! - заговорил молчавший все время старший лейтенант Константин из 42-й дивизии 71-го мотострелкового полка. Он сидел на стуле, опираясь на костыли. - Мы тут все без копейки. Занимаем друг у друга, когда родители пришлют. Хотя за ранение мне положена страховка: за легкое - пять окладов, за тяжелое - десять. Но без справки об окладе из полковой финчасти мне в Москве страховку никто не выдаст. А финансист моим сослуживцам справку не дает: боится, что я с ней в военную прокуратуру обращусь с претензией о недоплате. Говорит, выдаст ее только по решению суда. А почему бы, например, страховым агентам самим не объявиться у нас в госпитале да заняться нашими документами? Нам деньги сейчас нужны: на овощи, фрукты, лекарства... Иначе что же это за реабилитация?!

Из этой палаты в Чечню за деньгами собираются ехать все ребята - даже те, кто получит инвалидность. Знают, что если не вернутся, то денег своих им не видать. То, что их обсчитают, они даже и не сомневаются, но хотят получить хоть что-то. Но и это "хоть что-то" могут не увидеть, даже если доедут...

Эх, дороги...

Домой из Чечни контрактник возвращается по одной из трех дорог: "грузом-200", "грузом-300" или - если повезет - своими ногами.

О первой дороге говорить нечего. Вторая, как видите, проходит через многомесячные мучения в госпиталях. Но и для тех, кому повезло остаться целым и невредимым, дорога из Чечни домой оказывается сложным испытанием...

По правилам путь к дому должен начинаться так: часть выплачивает контрактнику заработанные деньги, выдает воинское требование (по нему военнослужащему в кассе обязаны выдать бесплатный билет), а в день отъезда выделяет транспорт и сопровождающего офицера. Он довозит уволенных до Моздока и рассаживает на поезда.

На деле все выходит по-другому. Транспорта для отъезжающих из Чечни никогда не оказывается, поэтому они договариваются с местными водителями-чеченцами, которые на своих машинах везут их на вокзал. Стоит такая услуга две-три тысячи рублей. В дороге главное - прорваться через блокпосты, на каждом из которых с контрактников "трясут" деньги. Затем в Моздоке или Минводах их встречают местные рэкетиры. Они почему-то всегда знают, сколько денег уволенный имеет при себе (сейчас деньги перечисляют на сберкнижку, а часть суммы - на дорогу - выдают на руки). Ребята в дорогу обязательно одеваются в "гражданку" - в форме не едет никто. Но наметанный глаз рэкетиров их все равно вычисляет.

Солдату для начала по-хорошему предлагают зайти в машину, стоящую неподалеку от вокзала, и заплатить, "чтобы не было проблем с отправкой". Милицию звать бесполезно. Но люди в форме и сами вскоре подойдут с проверкой документов и попросят несколько сотен "девочкам на шоколадку".

Если военнослужащий станет сопротивляться - пригласят в опорный пункт, где после шмона в его вещах обычно находят оружие. Тут уж ему придется выбирать: уголовное дело или - "на шоколадку", только уже не сотни, а несколько тысяч рублей...

В Комитете солдатских матерей известны случаи, когда контрактника по дороге домой обирали до нитки. Например, Илья Максимов из погранотряда прошлой весной приехал на вокзал с 16 тысячами (выплаты за три месяца), а домой в Тюмень отправился с... 70 рублями в кармане. Но ему еще повезло: он сумел взять билет по воинскому требованию - бесплатно. Обычно таких билетов не бывает, и тогда нужно либо опять давать взятки, либо покупать втридорога.

В поезде солдат попадает в руки дорожной милиции. Рамиль Зарипов, младший сержант из 125-го военно-строительного отряда в Борзое, с которым корреспондент "МК" встретился в Комитете солдатских матерей, рассказал, как с пятью сослуживцами на прошлой неделе уезжал из Моздока...

По дороге в Моздок их уже ограбил собственный командир-воспитатель (об этом писал "МК" 5 декабря). Потом, на вокзале в Моздоке, у Эдуарда Сажина и Василия Миронова милиционеры забрали "на шоколадку" все оставшиеся деньги. А уже в поезде, перед Ростовом, к ним подошел сержант дорожной милиции и предложил Рамилю выйти в тамбур. Там он сказал: "Я к вам, пацаны, еще с Минвод присматриваюсь. Напрягать не стану: по 500 рублей с каждого - и все будет нормально. А если нет - сам знаешь, чем проверка может закончиться..." Узнав, что из солдатиков уже вытрясли все, что можно, и теперь они едут искать правды в Москву, сержант был страшно разочарован.

Ребятам повезло: в дороге помогали люди. До Москвы они добрались без денег, зато живые. Но так случается далеко не со всеми. Поэтому многие контрактники уверены, что безопаснее ехать с таксистами-чеченцами из Моздока прямо до дома. Те соглашаются доставить пассажиров и в долг. Из Минвод до Челябинска - всего за 20 тысяч, до Ярославля - за 14, до Невинномысска - за 10. Почти у каждого таксиста есть "рекомендательные письма" от тех, кого он ранее благополучно подвозил (хотя оно, конечно, ничего не гарантирует - точно такое же письмо можно написать и под угрозой расправы).

Но и это еще не все. Дома контрактнику предстоит дождаться своей вкладной книжки с заработанными деньгами. Обычно, заключая контракт, человек расчитывает за полгода заработать на машину. В лучшем случае свою "машину" он получит через несколько месяцев, в худшем - через два-три года, и то, как правило, после вмешательства военной прокуратуры.

У тех, кто вернулся домой на своих ногах, нет другого выхода, кроме как терпеливо ждать заработанные деньги.

А тем, кого унесли с войны на носилках, до получения своих "боевых" и "страховых" еще предстоит помучиться. На костылях или без, они вернуться в Чечню, чтобы получить заработанное кровью, ампутированными ногами, отбитыми внутренностями и потерянным здоровьем. И на обратном пути к дому рассчитывать они смогут только на себя, да еще на друзей-сослуживцев или просто на добрых людей. Но уж никак не на представителей государства, которое заключало с ними контракт.

Вот уж кому они теперь нужны меньше всего - так это государству. Государство уже получило от них все, что хотело...

С августа 1999 года в Чечне ранено 36000 человек.

Из них умерли - 288

Возвращены в строй - 32400

Сделаны протезы конечностей - 285

За единицу оплаты "боевых" принято 650 рублей.

Получают ( на человека):

За участие в боевых операциях (в день):- 650 руб.

Обеспечивающие службы (в день):

- секретная служба и связисты - 325 руб. ;