Русский курьер, № 110

Валерий Филоненко. Статья. "Мама, пишет тебе кровью смерть..." Стр. 2

В омском Комитете солдатских матерей переживают самый натуральный бум беглецов. Впору ночные смены организовывать: ежедневно сюда обращается пять-шесть солдатиков, оставивших по разным причинам свои части. Комитет стал их последней надеждой в стремлении обрести защиту от обычных армейских неурядиц - побоев, издевательств и полного равнодушия к их проблемам со стороны начальства.

"Причин, вообще-то, больше, но эти основные, - говорит "РК" заместитель председателя комитета Раиса Егорова. - Все жалуются на то, что командиры бездействуют, когда обращаешься к ним со своими бедами, а зачастую и усугубляют положение челобитчиков, обзывая их перед строем стукачами, что в тесном армейском кругу равносильно смертному приговору".

Понятно, что его исполнения отваживается ждать не каждый. В большинстве своем реакция молодых солдат в этом случае одинакова: сначала в их головах появляются сумбурные мысли об избежании уготованной для них участи любым способом, к чему, собственно, обязывает и инстинкт самосохранения, затем возникает более конкретный план, после чего следует его практическое воплощение - побег.

По словам Раисы Егоровой, самыми неблагоприятными географическими точками, где наиболее выражена утечка "омских штыков", стали Хабаровск, Владивосток, подмосковный Реутов, Улан-Удэ, Новосибирск, Челябинск и Наро-Фоминск. Но и здесь есть свои исключения. Буквально на днях в комитет обратился второй уже по счету солдатик из президентского полка, отслуживший полгода и понявший, что высокий статус кремлевской части - еще не панацея от неуставных отношений. И хоть после показательного процесса над сержантом, признанным виновным в том, что его подчиненный вскрыл себе вены, это ни для кого теперь уже не составляет большой тайны, оторопь-то все одно берет. Все-таки ни в какой-нибудь затрапезном гарнизоне непорядок обнаружился, а в самом что ни на есть элитном полку. Поэтому-то, видно, беглым солдатом сейчас так плотно занимаются и прокуроры, и солдатские матери, ходатайствующие о переводе беглеца в другую часть.

Правда, у Раисы Егоровой нет уверенности, что там бардака будет меньше. Наглядной иллюстрацией для такого пессимистичного прогноза служит судьба другого, недавно обратившегося в комитет за помощью солдата. В числе прочих бед, подвигших его преждевременно рассчитаться с воинским долгом, он назвал и такую, которая вызвала неподдельное удивление у, казалось бы, всякое повидавших на своем веку солдатских матерей. В его военном билете вклеили фотографию неизвестного молодого человека, и сколь он не пытался потом добиться возвращения своего лица в документ, ему отвечали одно и то же, мол, если б баба там была - это другое дело, а так тот же парень только лицом худее да глазами уже. Служи, одним словом, да радуйся. Появилась было надежда, что на очередном строевом смотре обнаружится ошибка и ему удастся получить на руки более легитимный документ. Но придирчивый взгляд полковника из штаба округа, проверявший готовность солдата к ведению войны с армией вероятного противника, отметил у него лишь намечавшуюся полноту лица, которая шла ему больше, чем те анемичные черты, что красовались в военном билете. Чтобы окончательно не спятить от раздвоения личности, солдат, не долго думая, подался искать защиты у солдатских матерей.

- И имел на это полное право, - говорит Раиса Егорова. - По документам-то служил не он, а кто-то другой. Какой-то поручик Киже. Ему дали на руки, по сути, поддельное удостоверение личности и обязали на его основании носить автомат. Что может быть более глупее?

Общими усилиями солдатским матерям оказалось под силу исправить недоразумение: военком пошел навстречу, и сейчас в военном билете солдата приклеена его фотография. Та, что с полнотой, замеченной полковником, и всеми прочими деталями, подлинность которых у самого хозяина не вызывает сомнения.

Правда, не все беглецы бывают в комитете обласканы в той же мере. Встречаются и такие, которым рекомендуют вернуться в обратно и не морочить голову. Недавно подобного совета удостоился двухметровый детина, сбежавший из Новосибирска. Он пришел сюда с мнением, что именно в комитете дают справки, по которым можно больше не служить. А так как он уже для себя этот непростой вопрос уже решил, то хотелось ему это дело быстрее оформить законно. Женщины подивились желанию беглеца, обследовали его тело и, не найдя гематом и иных свидетельств нарушения уставных отношений, попросили объяснить причину, заставившую его удариться в бега. Тот без колебаний их и назвал. Во-первых, масла на хлеб кладут мало, ввиду чего ощущение голода стало преследовать его не только по ночам, но и во всякое другое время суток. Во-вторых, простыни, на которых он должен спать, не всегда белые. В-третьих и в-четвертых, и в-пятых претензии к армейскому быту были примерно того же плана. Закончилось тем, что после долгих уговоров, парень все же согласился вернуться в часть. Но не раньше, чем ему пообещали соответствующее жиробелковоуглеводное содержание. Командиры вроде свое обещание выполнили. Говорят, теперь великану дают добавку на завтрак, обед и ужин, и он вполне счастлив. "Если бы всегда можно было решить проблему беглецов так просто, - мечтательно вздыхают в военной прокуратуре, - работы было бы куда меньше".

И вздыхать прокурорским есть отчего. Мать недавно призванного в одну из челябинских частей паренька принесла в комитет его последнее письмо. Письмо не совсем обычное. Написано оно кровью. И начинается соответствующим используемому для письма материалу образом: "Мама, пишет тебе смерть по имени Нурик". Далее буквы сливаются, текст временами превращается в сплошное бардовое пятно, но содержание яснее ясного: по ночам бьют табуретами, а днем заставляют искать деньги на пропитание старослужащим. Кто не справляется с дневными поручениями, ночные кошмары становятся до того невыносимыми, что мысли о побеге как способе избавления себя от страданий превращаются в навязчивую идею.