Новая газета, № 44
Павел Волошин, Инна Драндина. Статья. Сбежавший полк. Стр. 1, 12-13
КТО-ТО УБЕГАЕТ ИЗ ЧАСТИ С ОРУЖИЕМ, ПОТОМУ ЧТО ВСПОМНИЛ КРИМИНАЛЬНОЕ ПРОШЛОЕ, А КТО-ТО — ПОТОМУ ЧТО У НЕГО ОТНЯЛИ НАСТОЯЩЕЕ
Л
етом из армии бегут чаще. По одиночке и целыми отделениями. Как из зон.И сходство это объяснимо. Потому что наша армия давно стала зоной усиленного режима.
В нее призывают, как забирают в СИЗО: с облавами, повестками, арестами, предутренними налетами на квартиры, “воронками” и вооруженными милиционерами.
Так же и содержат: доводя до дистрофии, изнуряя работой, растаптывая человеческое достоинство, калеча, убивая и посылая на смерть.
И ловят в случае побега так же — с собаками.
А они все равно бегут. Бегут из всех военных округов, из всех родов войск. На любом месяце службы. Зная, что поймают. Бегут даже контрактники. Бегут с оружием и без, подготовившись и в одночасье, без еды, босиком. Бегут, потому что эта армия несовместима с жизнью. Предпочитая отстреливаться до последнего патрона, чтобы быть в итоге застреленными.
Пять полков дезертиров ежегодно.
Десятки застреленных, сотни посаженных, тысячи сломавшихся навсегда, десятки тысяч вернувшихся с покореженной психикой, больной совестью и подорванным здоровьем.
Все это — наша армия.
А еще — офицеры, у которых дети падают в голодный обморок. Офицеры, готовые убежать сами, было бы куда. И офицеры, крадущие последнее у солдат. Крадущие даже на войне. Офицеры, одержимые синдромом Буданова — тотальной ненавистью: к окружающим, к себе, к Родине. Ненавистью, помноженной на безнаказанность.
И это тоже — наша армия.
И генералы, рвущиеся во власть, потому что в войсках уже все растащено; генералы, которых убивают свои же — за честность и порядочность; и генеральские дачи — наша армия тоже.
Военные прокуроры и судьи, оправдывающие Буданова, но сажающие пожизненно солдата, который расстрелял месяцами издевавшегося над ним командира. Военные психиатры, нашедшие этого мальчишку вменяемым, потому что он убил не в Чечне. Это тоже — наша армия.
И депутаты с пыльной совестью, чьи дети служить не будут никогда, потому что их отцы умеют прислуживаться, — тоже наша армия.
Как быть, если отдавать детей в эту армию — преступление? Если служить в этой армии — значит стать жертвой или преступником? Если не идти в эту армию — получить срок?
Только не надо о патриотизме… В подобном контексте это действительно последнее прибежище негодяев.
В
новостных сводках января инцидент на погранзаставе “Уэлен” выделялся разве что количеством жертв. Да еще тем, что стал первым в новом, 2002 году. Ничем другим широкой российской публике он не запомнился. Очередной побег с применением оружия: двадцатилетний младший сержант убил своего командира — двадцатитрехлетнего старлея. А заодно всех, кто находился в дежурке. Четверо погибших. Виновник пойман и находится в тюрьме. Рядовой для российской армии случай.С
разу после задержания младший сержант погранвойск Андрей Растегаев попал в больницу. Издержки “силового захвата”: сломанный нос, шрамы, сотрясение мозга… Потом, после затянувшегося выздоровления, его перевели в камеру к уголовникам. Правда, пробыл он там недолго. Дело в том, что до призыва в армию бывший пограничник был милиционером, а значит, теперь должен сидеть в специальной “ментовской хате”. Друзья и родные, сходив на положенное каждому арестанту свидание, говорят, что тюрьма Андрея не сломала. Он почти не изменился: держится ровно, пытается шутить. Все, как год назад. Вот только взгляд у него теперь странный. Неправильный.
“Правильный” призывник
Это теперь военный прокурор пытается доказать, что Андрей сорвался из-за хлипкости характера. Ничего подобного. Как раз с характером у него было все в порядке. И с биографией. И с жизнью… А в армию младший оперуполномоченный уголовного розыска Комсомольского РОВД Набережных Челнов Андрей Растегаев пошел “по собственному желанию”. Он, по словам однокашников, вообще был очень “правильный” человек, к жизни подходил соответственно, деля все окружающее на две черно-белые категории. Поэтому в школе получал отличные отметки, благодарности и почетные грамоты, а дома поддерживал ровные отношения, без обязательных подростковых обид и скандалов.
После выпускных экзаменов педсовет выдал Растегаеву блестящую характеристику: “Настойчив, целеустремлен. Учился хорошо, показал себя с положительной стороны. Предъявляет к себе повышенные требования... Пользуется уважением у товарищей по коллективу... Отличается порядочностью…”. Директор школы, собственноручно вручивший Андрею аттестат зрелости, до сих пор считает его одним из лучших своих учеников. А в случившееся на далекой заставе “Уэлен” не верит.
“Правильную” профессию Андрей выбрал еще в школе: решил по примеру отца стать милиционером. Поступил после одиннадцатилетки в Елабужскую школу милиции, окончил ее с отличием. Был среди милицейских курсантов маленьким, но начальником: за успехи в “боевой и политической” его назначили заместителем командира взвода. А после учебы, с красным дипломом, работал в образцовом Комсомольском райотделе родных Набережных Челнов – вплоть до очередного призыва в армию.
… На распределении Растегаеву повезло – наверное, в последний раз. “Покупатель” — то есть офицер, приехавший за пополнением, — оказался из “правильных”, с точки зрения Андрея, пограничных войск. А в учебной части, расположенной в камчатском поселке Халактырка, его пообещали направить для дальнейшего обучения в Хабаровский военный институт… Через год успешной службы рапорт младшего сержанта Растегаева командование действительно одобрило. Вот только лейтенантом ему уже не стать.
Легкость учения
Учебка в поселке Халактырка – из разряда образцовых. Прекрасное, судя по отчетам, руководство. Отличный, по мнению самого Растегаева, коллектив. Молодые командиры, дисциплинированные солдаты. Армейская элита. Вечерами – заслуженный отдых, иногда на природе. Растегаев на командирских пикниках бывал часто: отвозил господ-офицеров на шашлыки, а потом доставлял их, бесчувственных, в расположение родной части. Специальность у него такая была – водитель.
Постоянных пассажиров было двое: замполит капитан Сергеев и старший лейтенант Горев. В последний раз, когда Андрей привез их на личной машине Сергеева, пьяный Горев вытащил у него ключи, угнал машину и попал в аварию. Машину Горев расколотил вдребезги, да еще повредил себе голову. Разгневанный Сергеев потребовал у старлея компенсации. Плати, говорит, иначе подаю заявление об угоне. Свидетель есть — водитель Растегаев. Андрей в узком кругу отцов-командиров все подтвердил
, так что Гореву пришлось раскошеливаться, а потом и вовсе переводиться на новое место службы. На этом бы все и закончилось, не попади Растегаев после учебки на дальнюю чукотскую погранзаставу “Уэлен”. Под командование Горева.Старлей, как оказалось, обиды свидетелю Растегаеву не простил, а потому устроил ему по новой “курс молодого бойца”. Говоря проще, бил при каждом удобном случае. Да еще и друзей своих натравливал. Издевались, словно по расписанию: после наряда или караула – в канцелярию. А там – Горев
и старший лейтенант Летов. Били, к слову, не только Растегаева, а всех, включая контрактников. Да еще пайку урезали – в воспитательных целях.Пожаловался как-то Растегаев на заведенные Горевым порядки заезжей комиссии под управлением капитана Шубского. Тот сказал, что разберется, и уехал. А потом Андрея вызвали в канцелярию и отделали “поганого мента” так, что на время тот потерял рассудок…
Из письма Андрея Растегаева: “…Он взял пистолет, который лежал на столе, и целился в меня… Когда я вышел из канцелярии, для меня все было как во сне. Все мутно, слезы сами бежали... Я не помню, как у меня в руке оказался лом, как я попал в оружейку, достал из сейфа подсумки и заряжал автоматы. …Не помню, как я изо всех сил побежал, вломился в канцелярию и начал стрелять по тем, кто находился там. Как потом спустился и расстрелял Летова с Пономаревым… Это все происходило быстро, я даже не успел подумать о последствиях. Сколько я себя помню, таким я себя ни разу не видел и так себя не чувствовал. Униженным, с втоптанным в грязь лицом… Не знаю как, но у них это получилось... Извините меня, если сможете, у вас ведь и так у обоих сердце слабое, и оба вы попадали с инсультом в больницу, а тут еще я вам такой подарок преподнес.
Да еще после случившегося думал: зря себя не убил. Прилетела комиссия и всячески выводила меня, пытаясь загнать меня в петлю или чтобы я вены себе вскрыл. Начали угрожать, что я — бывший мент, меня закроют специально в общую камеру, что надо мной там надругаются. Генерал Лисинский говорил, что родители от меня отказались, тут я вообще думал побежать хоть на два шага, и чтобы меня охранник застрелил. Потому что при мне они говорили конвою: если шаг влево или вправо, сразу стрелять на поражение, без предупреждения, и каждый день надо мной издевались морально, обзывали, оскорбляли и садили в одиночки, перед этим не осмотрев меня. У меня были с собой лезвие и длинные шнурки, хотели, чтобы я наложил руки на себя, и им будет легче спрятать правду и на мертвого все списать. Следователи заставляли писать объяснение под угрозой, что посадят в общие камеры с уголовниками и не дадут встречи с родителями, что отдадут на обработку операм, и они из меня добьются любого признания… Когда у меня были побои, т.е. синяк и опухший нос, я просил сделать СМЭ, т.е. снять побои, но они мне в этом отказали, сказав, что мне это уже не пригодится и что меня расстреляют или кремируют. Вязали руки веревкой и не развязывали до тех пор, пока руки не синели и не немели, что я ими еле-еле шевелил. Это все издевательство продолжалось до 12.0
2.02 11 часов 55 мин., потому что потом в это время меня привезли на ИВС, встречи с родителями и с моим защитником запретили. И даже на ИВС не сказали, что я бывший мент и меня сначала посадили в общую, но когда я им сам объяснил, меня посадили отдельно.Извините меня еще раз, если сможете, но на тот момент, когда я все совершал, я ни о чем не думал, мной что-то управляло, я все начал осознавать только через полтора — два дня, и то с трудом, что я натворил.
13.02.02
Сын Андрей”.
Е
сть в судебной психиатрии такой термин: “состояние аффекта”. Это когда доведенный до самой крайней степени негодования человек уже не понимает, что именно делает с обидчиками. Примеры, приведенные в соответствующем учебнике, точно соответствуют всем перипетиям истории младшего сержанта Растегаева. Правда, психиатрическая экспертиза решила иначе. Не тот случай. Вот если бы Андрей кого-нибудь в Чечне пристрелил, тогда другое дело. Но Чукотка – не Чечня, а Растегаев – не Буданов.Сегодня Андрей находится в следственном изоляторе и ждет суда. Статья очень серьезная – по ней можно получить пожизненное заключение. Это если без учета состояния аффекта. А с учетом было бы “от трех до пяти”. Мама Растегаева, Минлегузалия Давлетгареевна, пытается найти правду в кабинетах высоких чинов военной прокуратуры. Пока – напрасно. Формулировка психиатров звучит приговором: “состояние, не дошедшее до состояния аффекта”…
Пункт назначения
Призывники бегут. В подполье уходят те, кому не хватило знаний для учебы, денег — на выкуп, изощренности — на симуляцию “нужного” диагноза. Точное количество сбежавших не знает никто: данные Военной прокуратуры закрыты. Приблизительную статистику ведет Союз комитетов солдатских матерей. Вот цифры: начиная с января 2002 года к юристам союза за помощью обратились 853 дезертира. Причины побегов из года в год остаются те же. 134 человека сбежали из-за побоев, двенадцать – после пыток. Другие не выдержали “обычного” армейского издевательства. Нескольким солдатам грозили изнасилованием. “Новая газета” уже писала год назад о причинах массовых побегов в статье “Пять полков дезертиров”. С тех пор не изменилось ничего – включая количество сбежавших.
В Союзе комитетов солдатских матерей на стене висит короткое, но страшное по смыслу объявление: “Возвращение в родную часть — это дорога на кладбище”. На столах – сотни папок с учетными карточками обратившихся сюда призывников и отписками военных.
Делом младшего сержанта Растегаева занимается Лидия Никова. Случай этот, по ее словам, можно считать рядовым.
— Количество побегов не меняется. Считайте сами: к нам за год обращаются около трех тысяч человек. И в региональные отделения Союза комитетов солдатских матерей приходят еще около двух тысяч беглых солдат. Всего пять тысяч – но это только верхушка айсберга.
О многих побегах командование попросту не сообщает. К примеру, если солдат отсутствует в части менее двух суток, об этом знает только его командир. Иногда родители сами отправляют сбежавших сыновей обратно в часть, обрекая их на еще большие издевательства. А газеты пишут только о громких случаях – таких, к примеру, как с Андреем Растегаевым.
Причина трагедии Растегаева типична. Нельзя день за днем ТАК издеваться над человеком. А довести можно каждого. К нам обращались солдаты, которых пытали электричеством, обливали на морозе ледяной водой, душили полиэтиленовыми пакетами. Решиться на побег может не каждый – солдат еще до присяги предупреждают об уголовной ответственности за оставление части. Поэтому если вчерашний призывник дезертирует — значит, повод для этого был более чем серьезен.