Новые Известия, № 125

Зоя Светова. Статья. “Я не знал, что моя жизнь так дешево ценится родным Отечеством…”. Стр. 1,5

“Человек и война”. Эта тема постепенно уходит с первых полос газет, с экранов телевизоров. Если бы на вступительных экзаменах в московских вузах абитуриентам предложили ее развить, думаю, “добровольцев” было бы совсем немного. Не стал исключением и третий исторический конкурс, организованный обществом “Мемориал” (о нем “Новые Известия” подробно рассказывали 30 мая 2002 года). Из нескольких тысяч работ, всего чуть больше сорока были посвящены теме чеченской войны. Но, удивительное дело, старшеклассники, сами того не ведая, затронули самую больную проблему, с которой сталкивается наше общество. Проблему комбатантов. Тех, кого государство посылает на войну. И не хочет нести никакой ответственности за их дальнейшую судьбу, если они возвращаются живыми. 'Почему Марина Тихонова выбрала именно тему “Человек и война”? Как она сама признается, выбрала интуитивно. Эта выпускница средней школы уверена, что дети, у которых “отцы прошли через пекло чеченской войны, отличаются от своих сверстников”.

“Война украла у нас частичку детства”, - пишет она. Когда отец уезжал в так называемую “командировку”, а попросту говоря, на войну, девочка старалась не пропустить ни одной новостной программы по телевизору в надежде увидеть очередной репортаж из Чечни.

Когда отец возвращался домой, он почти ничего не рассказывал. Поэтому и свое сочинение на конкурс Марина написала втайне от него. Но, судя по тем высказываниям отца, которые все-таки дочь приводит в работе, очевидно, что иногда ему не удавалось скрыть от близких то, что волновало его в чеченских командировках. В частности, положение солдат-срочников: “Мальчишки грязные, оборванные, голодные, бушлат надет прямо на голое тело, в глазах ужас. Какой из него воин? Его только недавно оторвали от матери и сразу — в такое пекло. Это неправильно. Воевать должны профессионалы, такие, как мы. Ведь у тех, кто вернется домой, психика сломана, и неизвестно, на какой путь эти ребята встанут в мирной жизни”.

Каждый раз приезжал из командировок, отец не мог понять равнодушия остальных, живущих так, как будто бы нет той самой жестокой и кровопролитной войны, с которой он чудом вернулся живым: “Как можно целыми днями крутить рекламу, музыкальные клипы, веселиться, улыбаться, когда ребята гибнут, когда уже в сотни семей пришла беда?” — так, переключая каналы, говорил своей дочери Марине бывший заместитель командующего одного из отрядов Подольского ОМОНа. Некоторое время назад он уволился из рядов МВД. Официально — по состоянию здоровья. А как пишет Марина: “Не прошли бесследно четыре командировки в горячие точки”.

Пытаясь понять, что же значит чеченская война для всех нас, юные исследователи обращаются к участникам военных действий, не боясь бередить еще не зажившие раны. Почему же идут воевать наши современники?

Евгения Миронова из Ленинска-Кузнецкого, автор сочинения “Свои и чужие. Другая национальность” взяла несколько интервью у воинов-контрактников, вернувшихся из Чечни. Они не скрывают, что шли на войну ради денег. А их обманули, не заплатив обещанного: “За что мы там боролись? Да ни за что! Когда я ехал в Чечню, обещали 25 тысяч рублей в месяц за то, что я хожу под пулями, — говорит Алексей. — Все мои друзья пошли туда далеко не из-за патриотических соображений. У русского солдата есть одно преимущество — ему отступать некуда. Позади большая нищая Россия, в которой ты без своих 25 тысяч никому не нужен. Кстати, заплатили мне всего 7 тысяч рублей”.

О том, что начальство их обмануло, говорит и Сергей, вернувшийся из Чечни, разочарованный и озлобленный: “Я шел на войну из-за личных убеждений. Хотелось уничтожить хоть кого-то из тех, кто убивает, кто взрывает дома. Чтобы не меня пугали, а чтобы я заставлял их дрожать от страха... Я убил 5 чеченцев. Это, конечно, не идет в сравнение с сотнями людей, погибших при взрывах, в плену, но я удовлетворил свои амбиции. Мне обещали более 20 тысяч за месяц службы, а заплатили по 2 тысячи! Я ходил под пулями, даже не зная, что моя жизнь так дешево ценится родным Отечеством”.

Тема предательства государства возникает почти во всех работах, посвященных чеченской войне. Другая проблема, с которой сталкиваются исследователи, — так называемый “чеченский синдром”. Никита Малеванный из Калининграда пытается понять, что же это такое: “По мнению врачей, все прошедшие Чечню, нуждаются в социально-психологической реабилитации и специальном лечении. Государство же не только не способствует этому, но и зачастую содействует более глубокому развитию “чеченского синдрома”, задерживая заслуженные бойцами награды и отказываясь платить те мизерные деньги, которые причитались служащим МВД за командировки в Чечню”. К такому умозаключению ученик 11-го класса приходит, пообщавшись с бойцами СОБРа Калининградской области. Это они рассказывали ему, что почувствовали себя “использованными” и выброшенными на произвол судьбы после возвращения из Чечни: “Такое ощущение, что тебя выжали, — рассказывает собровец Александр Г., — а затем просто выкинули, осознавая, что ты больше не нужен, а иногда даже вреден. Ведь опытный боец может и не послушаться тупого приказа, а им нужны такие, чтобы слушались”.

Психиатры отмечают, что каждый пятый пришедший с войны подвержен посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР), которое обычно называют “синдромом войны”. Чем непонятней и бессмысленней война, тем больше людей страдают ПТСР.

Школьницы из Волгодонска записали рассказ своего земляка Игоря Масенкова, воевавшего в первую чеченскую войну. Он уже несколько лет на “гражданке”, но время не стерло из памяти воспоминаний о том, как его сослуживцы не в силах пережить психологический стресс прибегали к помощи наркотиков: “Откуда-то появился тарен (наркотическое вещество, которое при радиации используют в индивидуальных аптечках). Солдаты ели по 6 - 8 таблеток и два-три дня ходили, как зачумленные. Тарен оказывает такое действие, что человек теряет ориентацию, не понимая, где он находится. Можно выйти в поле и ждать автобус. Был и такой случай: солдат, стоявший на посту, наелся тарену, и ему почудилось, что бегут чеченцы. Он открыл огонь, а это были свои. По нему тоже открыли огонь. Солдат погиб”.

Есть ли какая-то идеология у второй чеченской войны? Этим вопросом задается и юный историк из Калининграда. “Как таковой, идеологии этой войны нету, — отвечает ему один из собровцев. — Как можно говорить людям о том, что мы там устанавливаем законный порядок, когда никакого там ни порядка, ни закона, в первую очередь со стороны нашего большого руководства, мы не видим”.

Некоторые сочинения, присланные на конкурс — не просто исследовательские работы. Это свидетельства о человеческом горе. Лиза Миронова из Воронежа назвала свое сочинение “Письмо брату, погибшему в Чечне”: “Последнее твое письмо мы получили 26 января. Ты писал, что у тебя все хорошо, — пишет она. — Мы не знали, что ты три дня назад погиб”.

А вот что писал Лизе Павел Миронов за несколько дней до гибели: “Воюем помаленьку. Взяли Урус-Мартан, Алхан-Калу, был в Грозном, ничего страшного не было, в нас не стреляли, да и вообще ни одного “бандита” я еще не видел...”

К сочинению Лиза Миронова приложила самодельный альбом из нескольких фотографий. Их немного, ведь жизнь у парня получилась довольно короткая: всего 20 лет. Младшая сестра заканчивает свое “письмо брату” на оптимистической ноте: “Мне очень хочется верить в то, что свою жизнь, Павлик, ты отдал не напрасно, что жизнь в нашей стране наладится. И не только народ будет любить, защищать свое Отечество, но и Отечество повернется лицом к своему народу...”.

И я бы рада вместе с этой школьницей из Воронежа надеяться на Отечество... Но факты — упрямая вещь.

Война в Чечне идет с 1994 года.

 

По оценкам официальных российских лиц, СМИ, правозащитных организаций, за первую чеченскую войну в 1994-1996 г. от 6000 до 10000 российских солдат были убиты ищи умерли в госпиталях. В 1999 - 2001 годах потери федеральных войск составили от 4000 до 7000 тысяч человек.

Реклама