Новое время, № 51

Вадим Дубнов. Статья. Лекарство для полковника. Стр. 4,5

Юрий Буданов признан невменяемым. Судебная психиатрия нашла себя в роли политической математики

За сутки до возобновления ростовского судебного процесса над Будановым его ростовские же единомышленники решили выдвинуть полковника кандидатом в депутаты местной областной Думы. Как заметил один из инициаторов, настало время, чтобы захребетников в депутатском корпусе сменили наконец нормальные люди.

Суд без развязки

Решению суда предшествовала, как водится, утечка. Не убоявшийся уголовной ответственности за разглашение акта экспертизы, но и на всякий случай пожелавший остаться неизвестным представитель суда сообщил: Буданов будет признан невменяемым и должен отправиться на принудительное лечение.

Вопреки расхожему мнению о расплывчатости судебной психиатрии как науки, решение суда оказалось выверенным с математической точностью.

Первая судебно-психиатрическая экспертиза, оглашенная осенью 2001 года, признавала убийство Будановым Эльзы Кунгаевой совершенным в состоянии аффекта. В связи с этим само убийство уже проходило по более мягкой уголовной статье, сулившей подсудимому три года заключения. Что, впрочем, все равно расценивалось как глумление над российским офицером и, более того, армией в целом, и до приговора дело не дошло. Вместо этого была назначена повторная экспертиза, которая без лишних изысков признала Буданова невменяемым, в соответствии с чем тема убийства была снята вовсе, в чем и состоит преимущество невменяемости перед аффектом. По оставшимся статьям вроде превышения власти и избиения подчиненного Буданов получал те же три года, но в связи с амнистией должен был обрести свободу сразу после оглашения приговора. Однако и на этот раз он оглашен не был.

Шло лето 2002 года, еще никому и в самом страшном сне не могло привидеться второе действие "Норд-Оста" - напротив, сам президент признавал, что с Чечней наломано немало дров, и даже в администрации президента перестали стесняться слова "переговоры". Дело Буданова, и без того ставшее символом, вот-вот должно было стать апофеозом того, чем, казалось бы, уже дышал эфир: намеки на чеченское замирение не случайность и не мираж, что к доводам миротворцев президент не менее чуток, чем к аргументам генералов, и платить за былое душевное единство с ними скандалом с освобождением Буданова в планы власти больше не входит. В умопомрачительном темпе за несколько часов до оглашения приговора меняется гособвинитель, и развязка откладывается до получения результатов еще одной, уже третьей по счету и потому решающей, экспертизы.

Адвокаты Кунгаевых и все, им сочувствующие, были близки к ликованию. Любое решение суда могло быть только политическим, никто на эту тему иллюзий и не питал, но политика самым, казалось бы, отрадным образом менялась. Стало быть, и приговор в соответствии с этими изменениями мог случайно совпасть с тем, который и должен был бы вынести самый что ни на есть независимый суд. К тому же вступил в силу новый УПК, по нему гособвинитель и защита потерпевших представляли одну команду, и более того, появлялась реальная возможность сменить весь состав суда, что означало, по существу, начало рассмотрения дела с нуля. А у защитников Кунгаевых появилось очень много нового - того, что с процессуальной точки зрения прежний состав так легко отклонял.

Будановская же команда отслеживала новую политическую динамику с определенным унынием. Тем временем прошло лето, и осень поначалу никакого оптимизма полковнику не добавляла. Пока не грянуло на Дубровке...

Минздрав предупреждает

Эйфория - это тоже своего рода состояние аффекта, и Минздрав, практически сразу после штурма "Норд-Оста" отозвавший уже готовый акт экспертизы, очевидно, не слишком задумывался ни над процессуальным прикрытием столь экзотической процедуры, ни над тем, для чего ему это могло бы понадобиться. Минздраву в те дни было, впрочем, не до бюрократических тонкостей, он был поглощен теми, кого интересовал состав антитеррористического газа. Задача между тем стояла предельно простая: по странному совпадению еще задолго до Дубровки очередное заседание суда было назначено именно на эти дни антитеррористического торжества. Политическая обстановка снова изменилась, но к стремительности этих изменений никто как следует не подготовился, и потому потребовался тайм-аут.

Время, как теперь выяснилось, было потрачено не напрасно.

...Судебная психиатрия располагает несколькими понятиями на интересующую нас тему. Есть понятие невменяемости: неспособность лица вследствие хронической душевной болезни, временного расстройства душевной деятельности, слабоумия или иного болезненного состояния отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими. Есть понятие ограниченной вменяемости, или, как еще говорят профессионалы, психического расстройства, не исключающего вменяемости: здесь все примерно то же самое, что и с невменяемостью, только неспособность "отдавать отчет" заменяется на "способность не в полной мере". Частичная вменяемость не освобождает от уголовной ответственности, но смягчает ее, как в случае с первой экспертизой. Невменяемость заменяет уголовную ответственность принудительным лечением, которое тоже, конечно, не курорт: условия содержания, близкие к тюремным плюс все прелести больничного режима, включая медикаментозные.

Как нетрудно догадаться, грань между невменяемостью и частичной вменяемостью в соответствии с традициями Института имени Сербского исчезающе незаметна. Как полагают российские психиатры, наша школа судебной экспертизы схожа с немецкой - может быть, еще со времен той экспертизы, которой подвергли немецкие врачи товарища Камо, отступив перед подвигом его симуляции. Однако их бельгийские, скажем, коллеги, полагают, что все на самом деле не так уж и неоднозначно, и если обследуемый помнит мотивацию своих поступков, то речь может идти только о частичной невменяемости, которая к принудительным уколам добавляет еще и непременную тюрьму. Что в связи с вновь изменившимся соотношением сил в полемике о чеченской войне теперь совсем необязательно. Все дело, как всегда, в размытости формулировок.

Последний диагноз

И возвращаемся к терминологии. Невменяемость состоит из двух составляющих: интеллектуальной - неспособность отдавать себе отчет в своих действиях, и волевой - неспособность эти действия контролировать.

И весь судебно-психиатрический фокус в том и состоит, что для того, чтобы признать факт невменяемости, требуется наличие не обеих составляющих, а хотя бы одной из них. То есть помнить все Буданов, конечно, помнит, но вот владеть собой был совершенно не в состоянии. Так в заключении черным по белому и сказано: "Полковник в момент совершения преступления лишь частично осознавал общественную опасность своего деяния, но при этом не владел собой".

Допускающий разночтения союз "или" в политическом плане оказался куда более эффективным, чем неумолимый "и". Теперь можно оглашать приговор. От уголовной ответственности Буданов освобождается - тех, кого так беспокоила честь и неприкосновенность Армии с большой буквы, можно поздравить. С другой стороны, от общества его социально опасный член надежно изолируется в стенах специального медицинского учреждения. И раз в полгода его теперь будут обследовать на предмет освобождения от медицинской ответственности. Это тоже очень полезно с точки зрения адаптивности власти к той обстановке, которая будет складываться каждые полгода. Доктора могут вынести свои предложения, а суд будет принимать решения - а суд наш на то и суд, чтобы дать нам понять, какой у нас на дворе сегодня политический климат.

И, главное, кого и что на этом дворе в данный исторический момент считать нормальным.

Суд, который в течение двух лет беспомощно и по понятным политическим соображениям откладывал любое решение и так мучился с диагнозом Буданову, - диагноз сам по себе. И другим он быть не может, даже когда со всей возможной судебно-психиатрической искусностью находит-таки выход из безнадежного пата. Такой суд является столь же закономерным продолжением стиля власти, что и Патрушев, который, наконец, назвал главных подозреваемых по делу о "Норд-Осте": Аслан Масхадов, Шамиль Басаев, Ахмед Закаев, Мовлади Удугов... Этот случай, кстати, интересно рассмотреть с точки зрения разобранной выше медицинской практики. Особенно если через некоторое время ситуация снова изменится и Закаева подозревать будет политически неправильным. То, что Патрушев в момент своего заявления собой владел на сто процентов, сомнений не вызывает. Но будет ли он помнить свои мотивы. Или помнить будет, но - частично?

А никакой иной медицинской практики нет и быть не может, если под политикой понимать только искусство знаков и сигналов. Если бы не случилось "Норд-Оста", суду все равно пришлось бы не сладко, и власть продолжала бы рефлексировать: и сажать Буданова нельзя, и оправдывать как-то уж очень скандально. Мовсар Бараев помог немного определиться с нужным набором слов и драматической коллизией между "и" и "или". Но опять же только на время. Скажем, готовятся два чеченских съезда. Один кадыровский - в Чечне. Другой, аслахановский, - в Москве. Кадыров или Аслаханов? Референдум по чеченской конституции с кратковременными перебежками из окопа к урне или переговоры? Не хочется ни того, ни другого. Или-или? Нет, все-таки "и". И чеченский съезд, и московский, только попозже, в феврале, когда, может быть, что-нибудь прояснится и (или) рассосется. А референдум - в марте. Он же тоже ни к чему никого не обязывает - как вечно откладываемый приговор Буданову или список подозреваемых во главе с Масхадовым.