Московский комсомолец, № 72

Елена Короткова. Статья. Кровавые сны. Стр. 2

Сначала идешь по узкой винтовой лестнице вверх, потом попадаешь в большую освещенную комнату, а оттуда — в маленький сводчатый чуланчик. Белые стены, мягкий обволакивающий диван с подушками, столик с чаем, напротив — табуретка. На табурете обычно сидит психолог, на диване — посетитель. Именно сюда приходят со своими психологическими проблемами ребята, прошедшие Чечню. Иногда — сами, но чаще по настоянию родителей.

Посттравматический стрессовый синдром (ПТС) — так психологи называют состояние, в котором солдаты находятся после возвращения из Чечни. “Чеченский синдром”, как его называют в народе, лишь одна из разновидностей ПТС.

— Всякая война — травма, — говорит Марина Борисова, психолог реабилитационной группы “Личность и стресс”, которая появилась при факультете психологии МГУ еще во время первой чеченской кампании. — И всякая война всегда имеет психологические последствия...

Как правило, все пережившие военные действия имеют те или иные расстройства психики. Они чаще всего проявляются во сне. Дело даже не в кошмарах. Ребятам часто снится, что они еще в Чечне. Снятся палатки, команды, минные поля. Сны — навязчивые, повторяющиеся. Они не дают им вернуться в мирную жизнь. Они не отпускают...

Иногда не отпускают настолько, что ребят тянет вернуться в “горячую точку”. И многие возвращаются. В психологии это называется “компульсивным повтором”: людей тянет пережить самые яркие моменты своей жизни заново. А самым ярким для них становится состояние стресса, постоянной гонки на выживание. Мирная жизнь кажется пресной и бессмысленной.

Часто в этой потере смысла виновата та действительность, которая встречает ребят здесь. Им трудно найти работу, у них нет льгот при поступлении на учебу, а при двухгодичной оторванности от мира нелегко тягаться с подготовленными сверстниками. Получается, единственное место, где они нужны и востребованы, — армия. Или МВД. Или — криминальные структуры. На выбор.

Для “силовиков” вернувшиеся из Чечни — просто подарок. Правда, с “сюрпризом”. Потому что у всех у них хорошо развит “экстремальный стиль реагирования”. Постоянная ситуация “опасно для жизни” приучила их реагировать на все молниеносно. И не всегда адекватно. Это как раз то, что больше всего беспокоит родителей и членов семей “чеченцев”, — казалось бы, незначительные слова и действия окружающих они встречают с повышенной агрессией.

— Для них оскорбление ассоциируется с фактором угрозы жизни, — поясняет психолог. — Часто “чеченцы” не в состоянии контролировать вспышки гнева.

— К нам недавно обращался молодой человек, сам пришел, — рассказывает Марина Борисова. — Его очень беспокоило, что в обычной потасовке он вдруг чуть не убил человека. Сцепился с кем-то, слово за слово, накинулся и стал душить. В последний момент очухался и разжал пальцы. А мог бы не разжать...

Часто приходят родители, которые замечают, что их общительный ребенок стал молчалив, неразговорчив, чурается людей... Не так давно по настоянию матери за помощью обратился парень 24 лет, который в буквальном смысле слова впал в оцепенение. После Чечни он не мог ни с кем нормально общаться, не мог работать. Сам он описывал свое состояние невнятно: “Я как будто нахожусь все время в тумане”. Психологи называют это состоянием избегания. Человек, который пережил стресс, боится навязчивых воспоминаний. Избегая повторных переживаний, он глушит в себе все чувства. И вывести его из этого “бесчувствия” нелегко.

Есть и еще одно очень опасное состояние, сопутствующее “чеченскому синдрому”, — обесценивание человеческой жизни. Тот, кто постоянно видит вокруг себя кровь и смерть, мало дорожит собственной жизнью, еще меньше он ценит жизнь окружающих. И вот это “излечить” — труднее всего. Страшные сны со временем проходят. Но вернуть “чистоту помыслов” после того, как человек видел, как других отправляют на тот свет пачками, — задача не из простых. Для этого нужно, чтобы “чеченские мальчики” интересовали не только психологов, работающих на общественных началах. Но и государство в целом...

Реклама