Независимое военное обозрение, приложение к "НГ", № 26

Григорий Николаев. Статья. Гауптвахта возвращается. Стр. 3

В жаркую июльскую пору министр обороны Иванов во время одного из своих визитов в войска выступил с инициативой возвращения гауптвахт в армейский и флотский быт: наряд вне очереди и выговор, по мнению министра, - "это просто смешно", а бывают ситуации, когда нужно сажать быстрее (например, в море никаких судей нет), о чем, по словам Иванова, следовало бы задуматься и как следует проработать этот вопрос.

Идея министра, по-видимому, возникла не на пустом месте - командиры всех рангов не раз роптали в прессе в связи с лишением их эффективной меры воздействия на правонарушителя рядового и сержантского состава, если содеянное им выходит за рамки отмены увольнительной, но не достигает по своей тяжести заключения в дисбате. Особенно огорчают их контрактники, склонные к употреблению спиртных напитков и опозданию на службу, что провоцирует офицеров на рукоприкладство, строго запрещенное уголовным законом. Не горя желанием бросить вызов офицерскому рукосуйству (впрочем, и дедовщина как метод, с помощью которого негодяи управляют воинскими коллективами, у него заметной озабоченности не вызывает), министр предпочел обратиться к наследию не самого лучшего времени - "губе", где нерадивый солдат сидел по решению командира части, имея возможность задуматься о своем поведении в течение каких-то 10 суток без ремня и сигарет.

Всякая армия сильна традициями, однако и они существуют отнюдь не в вакууме. Арест как мера дисциплинарного воздействия - в отличие от вида уголовного наказания, предусмотренного ст. 54 УК РФ, назначаемого по приговору суда и отбываемого в силу прямого указания в законе именно на гауптвахте, - в настоящее время утратил прочную правовую основу в национальном законодательстве. Весьма слабую опору он имеет в нормах международного права, согласно ст. 15 Конституции РФ пользующихся заслуженным приоритетом перед внутренним законом. Проблема исправления нерадивых военнослужащих в правовых рамках довольно давно изучена в практике Европейского суда по правам человека, в частности, в решении по делу "Энгель и другие против Нидерландов" от 8 июня 1976 г.

Господин Энгель, носивший звание сержанта, обвинялся в самовольной отлучке, за что командование определило ему наказание "мягкого", а затем и "усиленного" ареста, которое арестом можно было назвать только условно - военнослужащему не разрешалось выходить в служебное время из казармы, а затем обязали проводить внеслужебное время в особом помещении, которое не запиралось. Видя, что на г-на Энгеля увещевания не действуют, командир временно подверг его аресту со строгим режимом содержания до определения ему дальнейшего наказания - подержал его два дня в камере, запертой как в служебное, так и внеслужебное время. Энгель и ряд его непутевых товарищей обратились к офицеру, занимающемуся разбором жалоб, а затем в Высший военный суд, который по существу подтвердил оспариваемые решения (кое-кому даже пришлось отправиться в дисциплинарное подразделение).

Все заявители утверждали, что дисциплинарное наказание, примененное к ним, противоречит статье 5 п. 1, которая устанавливает:

"Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:

(а) законное содержание лица под стражей после его осуждения компетентным судом;

(b) законный арест или задержание лица за невыполнение законного решения суда или с целью обеспечения выполнения любого обязательства, предписанного законом;

(с) законный арест или задержание лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным судебным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения".

Рассмотрев жалобу, Суд указал, что система военной дисциплины по самой своей природе подразумевает возможность наложения на некоторые права и свободы военнослужащих ограничений, которые не могут быть применены к гражданским лицам. Существование такой системы само по себе не противоречит их обязательствам. Военная дисциплина тем не менее не выпадает из сферы применения статьи 5 п. 1.

Военная служба в том виде, как она существует, никоим образом не представляет собой лишение свободы по смыслу Конвенции. Довольно широкие ограничения свободы передвижения военнослужащих вызваны особыми требованиями военной службы; другие ограничения, сопровождающие ее, не подпадают под действие статьи 5.

Вывода о лишении свободы нельзя сделать из 3-4-дневного ареста с мягким или усиленным режимом содержания, которому вначале подвергся г-н Энгель. Военнослужащие, подвергнутые такому наказанию, хотя и не могут пойти, например, в кино, но не содержатся под замком и продолжают выполнять свои обязанности - они остаются в рамках более или менее обычной армейской жизни. Однако строгий арест, несомненно, является лишением свободы и требует проверки соблюдения ст. 5, и "арест г-на Энгеля, в свою очередь, как это совершенно очевидно, не попадает в ее рамки. Упомянутая мера в действительности скорее напоминает ту, о которой говорится в п. 1 (с) ст. 5 Конвенции. Однако в настоящем деле она не отвечает одному из требований этой статьи, поскольку задержание Энгеля не было "произведено с тем, чтобы он предстал перед компетентным судебным органом". Следовательно, лишение заявителя свободы произошло в условиях, противоречащих этой статье".

Следует отметить, что в федеральном законе о ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод была сделана оговорка - Российская Федерация заявила, что "положения пунктов 3 и 4 ст. 5 Конвенции не препятствуют применению положений законодательства РФ, основанных на п. 2 ст. 26 Закона РФ "О статусе военнослужащих" от 22 января 1993 г. (утратил силу в 1998 г. - Прим. ред.), статей 51-53 и 62 Дисциплинарного устава Вооруженных Сил РФ, утвержденного указом президента РФ от 14 декабря 1993 г. # 2140, устанавливающих арест с содержанием на гауптвахте в качестве меры дисциплинарного взыскания, налагаемой во внесудебном порядке на военнослужащих - солдат, матросов, сержантов, старшин, прапорщиков и мичманов". Эта оговорка могла бы сохранить дисциплинарный арест, однако Россия добавила, что "срок действия этой оговорки ограничен периодом, который потребуется для внесения в законодательство РФ изменений, полностью устраняющих несоответствия указанных выше положений положениям Конвенции". Впрочем, в любом случае сохранение внесудебного ареста солдат и матросов грубо противоречило бы ст. 22 Конституции РФ, допускающей арест только в соответствии с решением суда. По-видимому, она установила и рамки для воплощения в жизнь министерского новаторства - военные власти могут иметь возможность применять к военнослужащим менее строгие меры, чем уголовные наказания, но лишение свободы - хотя бы кратковременное и имеющее не уголовно-правовой характер - может назначаться исключительно по решению суда.

Поскольку в последнее время неоднократно высказывалась критика по поводу сохранения в России системы военных судов - ее высказал на страницах "НВО", в частности, бывший полковник ФРГ Манфред Диль, поставив возможность признания российских порядков демократическими в зависимость от упразднения военных судов ("НВО" # 22, c. 4), - интересно посмотреть, как относится к этой проблеме Европейский суд. По делу Энгеля и других Страсбургский трибунал указал, что Высший военный суд, перед которым в процессе обжалования предстали несколько товарищей Энгеля, является "независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона", и "нет никаких указаний на то, что он не обеспечил им "справедливое разбирательство".

Усмотрев, что заседания военного суда были закрытыми, Суд установил нарушение одной из статей Конвенции, однако не признал дискриминации военнослужащих, подлежащих военному суду. Суд указал: "Различия между типами судопроизводства в законодательствах Высоких Договаривающихся Сторон объясняются разницей в условиях армейской и гражданской жизни. Они не могут считаться дискриминационными в отношении военнослужащих". По недавнему делу Оджалана (решение от 12 марта 2003 г.) Суд поставил под сомнение справедливость так называемого "суда госбезопасности" в Турции, несколько напоминающего сталинские Особые совещания, однако в деле была определенная специфика - Оджалан никогда не был военнослужащим, а напротив, сражался против турецкой армии с оружием в руках. Поэтому беспристрастность полковника в качестве председательствующего на процессе и суда ГБ в целом, естественно, вызвала в Страсбурге подозрения (кстати, в момент вынесения приговора полковника уже заменили гражданским лицом), так как подобным судьям, бесспорно, трудно приговорить попавшего в их руки врага к иной мере, кроме смертной казни.

Еще более возмутительная ситуация была вскрыта в английском военном судопроизводстве по делу Финдли (Европейский суд рассмотрел его 25 февраля 1997 г.) - "созывающий офицер" назначал членов суда из числа своих подчиненных, не имевших никакого понятия о законе; суд апелляционной инстанции также не имел в своем составе юристов. Над этим "судом" можно было бы посмеяться, если бы он не имел власть приговаривать к длительным срокам лишения свободы. Однако и это решение едва ли надо понимать как априорный отказ военным судам - если в их составе заседают грамотные юристы - в способности принимать законные и справедливые решения.

Позицию Европейского суда, вероятно, следует считать разумной. Не стоит забывать и о российских реалиях - на бескрайних просторах нашей родины может оказаться весьма обременительной доставка обвиняемых в районный суд - за десятки километров от гарнизона, - а по делам об убийстве - даже в суд субъекта Федерации, где счет может пойти на сотни километров по бездорожью. Военные суды вполне могут обеспечить необходимые гарантии прав участников процесса, тем более что Верховный суд - по крайней мере теоретически - вправе отменить любое их решение.